1
Прекрасным мы желаем продолженья
В потомках, чтобы розе красоты,
Преодолев старенье и забвенье,
Не умереть и впредь цвести. Но ты,
В бесплодной страсти самолюбованья
Лишь голод сея, безрассудно так
Свою же проедаешь суть, призванье,
Враг красоте – себе жестокий враг.
Весны предвестье – и весне препона,
Ты, скряга и транжира из транжир,
Хоронишь красоту еще в бутоне.
Тебе, обжора, пожалеть бы мир:
С могилою на пару съешь ты, право,
Что миру лишь принадлежит по праву.
2
Когда, годами предан, облик твой
Сдаст в красоте, что нынче тешит взгляды,
И превратятся возраста зимой
В лохмотья гордой юности наряды, –
Спросить тебя: "Где ж красота твоя?
Где лучших дней сокровища?" – и, вспомнив
О мотовстве бездумном, стыд тая,
Глаза ты спрячешь, промолчавши. – Полно,
Не лучше, красоту зря не губя,
Ей жизнь продлить? – Тогда дитя родное
На старости порадует тебя
Твоею же ожившей красотою.
Кровиночка твоя согреет кров,
Когда тебя уже не греет кровь.
3
Себя увидев в зеркале, пойми:
Пора лица другого отраженью
Возникнуть в нем – или обманешь мир,
У женщины отняв предназначенье –
Прекрасную лишив потомства, ту,
Чьи недра жаждут пахоты замужней;
Да и похоронить себя в цвету
Из себялюбья – глупости нет хуже.
Ты – то же зеркало, и видит мать
Апрель своей весны в любимом чаде.
Тебе свою весну так вспоминать,
Из окон возраста на юность глядя.
А не оставишь памяти живой –
Умрешь, и образ твой умрет с тобой.
4
Так тратя красоты своей наследство –
Лишь на себя, – не разоришься ты?
Природа нам не просто дарит средства
На жизнь – дает взаймы от красоты,
Но только тем, кто ею будет дальше
И пользоваться щедро – чтоб отдать;
Тебе кредит – и беспроцентный! – дали,
А ты себя же грабишь, словно тать,
С самим собой бесприбыльное дело
Открыв – и не использовав свой шанс:
Природа в смертный час подставит тело –
И всё, и в жизни не свести баланс:
Твоим душеприказчиком не станет –
С тобою красота в могилу канет.
5
Мгновенья как соткали красоту,
Чьё обаяние над всеми властно,
Так и разрушат, на её беду
Свою жестокость проявив бесстрастно.
Вот так же Время лето заведёт
В тупик зимы, где та его терзает,
И стынет кровь, повсюду – снег и лёд,
И красота тростинкой в наст вмерзает.
И если б не был летний аромат –
В эссенции, что заперта в сосуде, –
Отъединён, как высший результат,
От красоты, о ней забыли б люди.
Но суть цветка извлечена, и вот:
Погибла оболочка – дух живёт.
6
Так не позволь зиме рукой жестокой
До срока лето задушить твоё;
Наполни красоты бесценным соком
Иной сосуд, чтоб сохранить её.
Так в рост пускать богатство нет запретов,
Заём тот добровольный оплатив
Собой и став счастливее при этом,
На свет себя другого породив.
А десять раз проделать это – станешь
Счастливей в десять раз; и, как ни злись,
Что сможет сделать смерть, когда оставишь
Ты в детях столько же красивых лиц!
Опомнись же: с твоею красотою
Её червям отписывать не стоит.
7
Гляди! Вот поднимает юный свет
Пылающую голову, с востока
В путь выходя паломнический; все
Его встречают взглядами восторга.
Взбираясь на крутой небесный свод,
Он красоту являет нам в движенье:
Его восход, его к зениту ход
У смертных вызывают восхищенье.
Но вот, устав, слабея, на закат
Клонясь, как в старости, он пыл утратил,
И те, что оторвать не смели взгляд,
Уж в сторону глядят, другого ради.
Так, без присмотра, и тебе, глядишь,
Угаснуть, если сына не родишь.
8
Ты – музыка сама; что ж ты в печали
Внимаешь музыке? – Вам враждовать
К лицу ли? Или в темах, что звучали,
Свою досаду сладко узнавать?
Но если звуки в брачном хоре ладом
Тебе невольно причинили боль,
То это лишь укор тебе: не надо
Печалить одиночеством любовь.
Гляди, как струны, в полном пониманье,
Друг в друге вызывают нежный звон –
Как разговор любимых, как звучанье
Любви в семье, чей хор одушевлён.
Один мотив ты слышишь в этом пенье:
Нет одиноким от тоски спасенья.
9
Уж не из страха горьких вдовьих слёз
Себя ты тратишь в одинокой жизни?
Но сколько миру этих горьких грёз,
Тебя оплакав, пережить – скажи мне?!
Ведь ты из-за бездетности своей
По смерти не оставишь и намёка
На облик твой, что, по чертам детей,
Восстановить мир овдовевший мог бы.
Не сгинет в мире даже то, что мот
Пустил в трубу, но красоты конечна
Растрата, и её погубит тот,
Кто пользуется ею так беспечно.
Раз нет любви к другим в твоей груди,
Судьба бесславно даст тебе уйти.
10
Не стыдно ли, признайся: никого же
Не любишь ты – и, в том числе, себя;
Нелепо это, и меня тревожит
Твоя недальновидность. Хоть любя
Тебя встречают многие, я вижу,
В тебе лишь ненависть злой суд чинит,
Раз ты упорно разрушаешь крышу,
Которую тебе же и чинить.
О, изменись! Быть разве должен лучше
У ненависти дом, чем у любви?
Будь благородней и, возвысив душу,
К себе добросердечье прояви!
Хоть мне в утеху повторись, чтоб этим
Дать красоте жить и в тебе, и в детях.
11
Тогда как нам придется увядать,
Тебе лишь расцветать в твоём потомстве;
Кровь юности свою в нём увидать
И сможешь обновлённою потом ты.
Так мудрость с красотой живут в веках,
Преодолев бессмысленность распада,
Иначе время встало бы, и крах
Настиг бы мир, который стал бы адом.
Пусть те, чья смерть Природе – не урон,
Исчезнут навсегда, уйдут безвестно;
Но тем, кто ей так щедро одарён,
Тот дар умножить щедростью уместно.
Она твой облик врезала в печать,
Чтоб образцу зазря пропасть не дать.
12
Когда гляжу – пока часы считают, –
Как в ночь зыбучую уходит день,
Как юность тщится вспыхнуть, догорая,
А седину уж не скрывает тень;
Как без листвы вокруг всё помертвело,
А зелень лета, срезана, торчит
С повозки бородой заиндевелой, –
Меня печалишь ты, не этот вид:
Ведь увяданье юных неизбежно,
И время губит всех – и кто красив,
И нам в потомстве только и надежда
Спасенья от безжалостной косы.
Ребенок твой, когда тебя подкосит,
Один ему бесстрашно вызов бросит.
13
Любовь моя! Себе принадлежишь,
Пока живешь, – ведь обладать не можешь
Собой ты дольше; потому спеши
Запечатлеть себя в другом, похожем
Лице, в живых оставить красоту,
Чтоб отпрыск твой продлил её аренду,
Напомнив каждую твою черту
И тем твою же продлевая ренту.
Допустишь ли, чтобы красивый дом
Стоял, ветшая без присмотра, голо,
Подвластный зимним ветрам, а потом
Бесследно канул в вечный смертный холод?!
Отец был у тебя; пусть, в свой черёд,
Так скажет и твой сын, продолжив род.
14
Я не у звёзд свои черпаю знанья,
Хоть звёздам всё, что сбудется, видней,
И я не в силах делать предсказанья
Чумы ли, голода, злосчастных дней
И не берусь пророчить повороты,
Превратности и прихоти судьбы,
А с принцами беседуя – заботы
Грядущего, каким, все знают, быть.
В твоих глазах, как в звёздах, что не меркнут,
Читаю: мудрости в могилу лечь,
Коль не поймёшь, подумавши о смерти,
Как красоту и правду уберечь.
Очнись, иль предскажу всем нам кручину:
С твоим концом и им грозит кончина.
15
Когда я думаю, что все течёт,
Лишь миг один побывши совершенством,
Что это действо – только сцен черёд,
Где звёзды скрыто шлют подсказки жестам,
Что люди, как всё сущее, живут
Не без присмотра всё того же неба:
Юны, на пике сил – и отцветут,
И вот уж память лучших дней – как небыль, –
Тогда передо мной, среди утрат,
Ты, в блеске юности, встаёшь воочью,
Там, где толкуют Время и Распад,
Как юный день твой изувечить ночью;
Но что успели у тебя отнять,
Любя, как новь привью тебе опять.
16
Но почему б себя не уберечь
От Временем намеченных увечий,
Борясь оружьем посильней, чем речь
С моею рифмою небезупречной?
Ты в возрасте счастливом, и какой
Сад девственный не будет счастлив тоже,
Тобой возделанный, цветок живой
Взрастить, предельно на тебя похожий.
Тем красота нова и вечна, смерть
Отринувши и так себя рисуя,
Что Времени вмешаться не посметь
И бедное моё перо пасует.
Ты, так воссоздавая свой расцвет,
Жить будешь, словно времени и нет.
17
Кто в будущем моим стихам поверит –
Хоть в них твоих достоинств, красоты
Не передать мне даже в малой мере? –
То склеп, где скрыта жизнь твоя, не ты.
Лишь перечислить, с этих глаз прекрасных
Начавши, все черты, и: "Лжёт поэт! –
Потомки скажут. – Как несообразно
Искать у лиц земных небесных черт!»
И, как старик хвастливый, стих мой честный
Смех вызовет, а этот стиль сочтут
Высокопарным слогом неуместным
Баллад старинных. – Но оставишь тут
Ребёнка – правде дашь ты подтвержденье
Вдвойне: в нём и в моих стихотвореньях.
18
Нет, с летним днём тебя мне не сравнить –
Ведь сдержанность и красоту украсит;
И ветру летний цвет легко убить,
А лета век так краток несуразно;
Порой взгляд неба летом слишком жгуч,
Лицо его – туманится так часто,
А ход времён, как ход осенних туч,
Расцветшее не обойдёт несчастьем. –
Твоё же Лето не прейдёт вовек,
Не сдавшись Времени и на мгновенье:
В моих стихах над ним одержит верх,
И смерти на тебя не бросить тени.
Пока глядят и дышат, в той борьбе
Стих не умрёт, а с ним – жить и тебе.
19
Спрячь, Время, когти львиные свои –
Земля сама пожрёт своё потомство,
И клык тигриный вырви, и в крови
Своей же феникса спали, и вдосталь
Меняй обличье дней, веков – лови,
Накрой весь мир своею сетью вечной;
Одно не смей – лицо моей любви
Морщиной хоть одною изувечить!
Не вздумай исписать его пером
Жестоким: надо, чтоб оно гляделось
В глазах потомков, и без нас, потом,
Как образ красоты. – А, впрочем, делай,
Что хочешь с ним: моей любви и впредь
В моих живых стихах не постареть.
20
О, бог-богиня всех моих мечтаний!
Природа, женщину создать наметив,
Дала тебе лицо с её чертами,
А сердце – нежное, но, вместе с этим,
Умнее, без извечной женской фальши;
И, делая тебя, она влюбилась
В ту прямодушья красоту и дальше
Тебя с мужскими формами лепила,
Чтоб очаровывать тобой и женщин, –
Но, обезумев, то тебе придала,
Чем только отняла, чем пораженье
Мне нанесла, лишая идеала.
Так пусть для женщин …станет плоть наградой,
А мне – любовь твоей души отрадой.
21
Не мне писать, как те, кому пример –
Краса искусственная, кто и небо
Пускает в ход, и перебор из сфер
Прекрасного, чтоб приукрасить небыль:
Те, кто спешат сравнить свою любовь
С луной и солнцем, с первыми цветами,
С камнями редкими – и вновь и вновь
Со всем чудесным, всеми чудесами.
Правдив, как я – в любви, и образ мой,
И я скажу – пусть и не столь успешно:
Ведь я любуюсь чистой красотой,
Как мать – своим младенцем безмятежным.
Хвалить любовь, входя в притворный раж,
Мне ни к чему, моя – не для продаж.
22
Я зеркалу скажу: стареть мне рано,
Раз одногодки – молодость и ты.
Когда ж тебя вдруг старить время станет,
Пойму, что смерть даёт мне знак уйти.
Ведь в красоту твою одето сердце
Моё, что вьёт гнездо в груди твоей,
Как вьёт твоё – в моей; вот и доселе
Мы сверстники, и мне не стать старей.
Так будь, любовь моя, поосторожней,
Как соблюдаю осторожность я:
Твоё оберегая сердце, должно
Себя беречь, как нянюшке – дитя.
Отдав мне сердце, впредь уже не жди ты –
Не возвратить, хотя б моё убито.
23
Как слабый, тот неопытный актер,
Что путает слова от страха, или
Как тот, кто, силы в яростный напор
Вложив, своё лишает чувство силы, –
Так я, от страха позабыв облечь
Обряд любви в возвышенную фразу,
Лишаю сил её прямую речь
Под грузом слов, что мне диктует разум.
Пусть взгляды и заменят мне слова:
Немой призыв моей души, что жаждет
Любви, немой ответный зов ловя,
Расскажет больше, чем язык мой скажет.
Учись глазами слушать, чтоб прочесть
Неслышную любви немую весть.
24
Мой взгляд-гравёр мне в сердце врезал живо
Лик красоты твоей, а телу – стать
Каркасом, рамкой, средством перспективы
Художника. Искусство понимать
Через него и следует: не там ли
Твое изображенье – в мастерской
Моей души – находится, глазами
Твоими застекленной. Вот такой
Глаза подарок сделали друг другу:
Мои – нарисовавши облик твой,
Твои – впустивши солнце, им в услугу,
Как в окна, – пусть любуется тобой.
И все ж мои, тебя рисуя схоже,
Твоё хотели б сердце вызнать тоже.
25
Чьи титулы и почести под стать
Стремленьям – всяк пусть этим и гордится;
Но им, как я, счастливыми не стать,
Хоть мне мечтать о многом не годится.
У королей в фаворе, разобрав
Места под солнцем, тех лучей во власти,
Они в себе хоронят гордый нрав
И быстро гибнут в первом же ненастье.
Так полководец, тысячью побед
Прославленный – и проигравший битву,
Из книги славы вычеркнут, и бед
Его не счесть: победы – позабыты.
Ты любишь – я люблю, и счастье знать,
Что мне в моей любви не отказать!
26
Монарх моей любви, тебе посланье
Посольством шлю. Так любящий вассал
Пытается нешуточным признаньем
Почтенье выразить – хотя и знал,
Что жалкий ум его, об уваженье
Твердя огромном, не возвысит речь.
Но, может, обнажённость выраженья
Даст повод, чтоб тебе его сберечь
В своей душе, покуда рвань одежды
Моей любви не обратит в наряд
Моя звезда, чтоб пищу дать надежде,
Сказавши о любви, не потерять
Твою симпатию, что ты не отвернёшься;
До тех же пор не высуну и носа.
27
Умаявшись, я прикорнуть хочу
И отдых дать ногам, уставшим за день;
Но стоит лечь – опять к тебе лечу:
В моём воображенье, лихорадя
Бессонницею, властвуешь лишь ты.
Любая мысль, посланницею чувства,
К тебе спешит, и, как от слепоты,
Глаз не сомкнув, во тьму гляжу я чутко,
Словно в боязни проморгать, когда
Твой облик зренью мысленно предстанет,
Всё озарив, как новая звезда,
И ночь, что так страшна, прекрасной станет.
Покоя нет, и, твой твердя урок,
Я ночью без ума, как днём – без ног.
28
Но как вернуть утраченный покой,
Когда покоя нет ни днём, ни ночью? –
День рушит ночь бессонницы рукой,
Ночь душит день своей рукой. Заочно
Враги, они в согласье руки жмут
Друг другу, чтоб меня и впредь пытали
(День – пыткою ногам, а ночь – уму):
Чем больше рвусь к тебе, тем ты всё дальше.
"Ты ярок, ясен!" – дню я говорю,
Хоть облачно и далеко не ясно,
"А золота в тебе как много!" – вру
Беззвёздной ночи. – Но вся лесть напрасна:
День каждый всё б мои печали длил,
Ночь каждая им добавляла б сил.
29
Когда, удаче вдруг попав в немилость,
В отверженности жалобу твержу,
Немыми просьбами тревожить силясь
Глухое небо, и судьбу стыжу,
Крадущую надежды так безбожно,
И быть хочу, как те, кому дано
Друзей, везенья и талантов больше,
Хоть мало мне искусства их давно, –
В душе желанья эти презирая,
Тебя лишь вспомню, и моя душа
Твоей любви гимн вознося, взлетает,
Как жаворонок – песнею дыша.
И драгоценней мне мгновенья эти,
Чем вся казна всех королей на свете.
30
Когда, к собранью дум, на вызов мой,
Ко мне приходят и воспоминанья,
Ничтожность дел, что так ценились мной,
Моих потерь безмерность жгуче ранят,
Меня рыданьями без слез душа,
Тоска по умершим друзьям так гложет,
По всем любимым так скорбит душа,
Чьих душ коснуться здесь уже не сможет.
И вновь горюю от обид былых,
Перебирая беды, будто даты,
Опять платя им болью, словно их
Счёт не оплачен был уже когда-то.
Но вспомню о тебе – и всех сердец
Потерь как нет, и всем скорбям – конец.
31
Все души мной потерянных, почивших
Живут в тебе, твою обогатив,
Слова любви шепча ей – верно, чище
И ласковей каких мне не найти.
Святых и погребальных слёз немало
Похитила любовь из глаз моих,
Воздав друзьям, которых так собрала, –
А мнилось – не вернуть мне дорогих.
Ты – та гробница, что любовь укрыла
Ушедших, кто все на меня права
Тебе отдал; что их владеньем было,
Теперь твоё, и это не слова:
Я узнаю в тебе их то и дело,
А с ними ты владеешь мной всецело.
32
Когда-нибудь ты – день тот пережив,
Где труп мой прахом скряга-Смерть укроет, –
Мои стихи перечитать решив,
Поймёшь, как Время слог мой обескровит.
Но, пусть их превзойдёт любой поэт,
И мастерством, и новым содержаньем,
Ты, в честь любви моей, чей вечен свет,
Их сохрани, подумав с пониманьем:
"Когда бы вместе с веком подрастать
И этой музе, вровень с новью вставши,
Его стихи имели б, ей под стать,
Успех и средь поэтов лучших наших;
Но умер он, и, стиль ценя у них,
В нём чту любовь, что обессмертил стих."
33
Кто не видал: под взглядом солнца утром
Вершины гор, расцвечены, горят,
Луга и реки золотятся, будто
Алхимик свыше – этот солнца взгляд;
Но вот, себя позволив низким тучам
Так мерзко запятнать, терпя позор,
Оно свой взгляд от мира прячет, участь
Свою кляня, в стыде крадясь, как вор.
Так утром ранним солнце мне светило,
Ведя со мною взглядом разговор.
Увы! Лишь час оно моим и было –
И подлой тучей скрыто до сих пор.
Что ж, если солнцу в небе есть что прятать,
И моему простить нетрудно пятна.
34
Не стоило сулить сиянье дня,
Позволив без плаща пуститься в путь мне,
А низким тучам дать полить меня,
Скрыв мужество твоё завесой мутной.
Что толку, что твой луч, прошив их вал,
Моё лицо подсушивает рьяно:
Такое средство стоит ли похвал,
Что прижигает не позор, а рану?
И не лекарство горю моему
Твой стыд: обидчика ли сожаленье
Послужит облегчением тому,
Кто крест несет такого оскорбленья?
Но жемчуг слёз, что льёт твоя любовь,
Так дорог, что искупит грех любой.
35
О том, что сделано, всё ж не скорби ты:
Заилен чистый ключ, шипы – у роз;
Луны и солнца высоки орбиты,
А пятна есть; червей не счесть угроз
Плодам. Все ошибаются, я тоже –
Хотя бы тем, что я тебя сильней
Суда виню, тебе прощая больше,
Чем в самом деле есть вины твоей.
И, смысл внося в твой чувственный проступок,
Как адвокат твоей же стороны,
Преследую себя я неотступно:
Любовь с враждой в безумие войны
Гражданской всё меня толкают в раже –
Я вору друг, что обобрал меня же.
36
Нам надвое любовь не разделить,
Хоть и придется нам разъединиться;
Так пусть позор молвы, что взяла прыть
Чернить нас, на меня пятном ложится,
Как если бы за мною встало зло,
Которое любви хоть и не рушит,
Но душит из ее часов и слов
Сладчайшие, что так ласкали душу.
Тебе воздать я не смогу вполне,
Твоё не очернив оглаской имя;
А ты открыто честь окажешь мне –
Свою же честь из имени изымешь.
Так промолчи! Ведь всё в тебе – моё,
И даже имя честное твоё.
37
Старик-отец свои надежды тешит
Достоинствами юного дитя;
Так, по судьбы капризу охромевши,
Люблю себя твоими тешить я.
Ведь ум и знатность, красота, богатство
По-королевски посланы тебе,
И в этом изобилии купаться
Моей любви так по сердцу. – Теперь
Что – бедность мне, что – хромота, презренье:
Твоих достоинств так реален свет,
Что даже часть их учит новым зреньем
Взглянуть вокруг. О, счастья выше нет,
Раз всё, что увидать в тебе мечталось
В моих желаньях тайных, явью стало!
38
Что Музе пожелать мне, если ты,
Стиху невольно сам себя диктуешь –
Хоть всей бумаге этой красоты
Не передать. Но ежели не всуе
Желать мне у тебя иметь успех
И ты сочтёшь – стихи достойны чтенья,
Благодари себя: ведь я – из тех,
К кому лишь ты приводишь озаренья.
Так стань десятой Музой, чтобы ей
Всех прежних вместе стать сильней безмерно,
Чтоб мне, позвав её, писать верней
Стихи, которым суждено бессмертье.
И если всем приглянется она,
Труд мне достанется, тебе – хвала одна.
39
Как мне воспеть достоинства твои,
Когда ты – лучшее во мне? Что толку
В хвале твоим превозносить свои,
Себя нахваливая? Разве только
Нас развести, любовь лишивши прав
Единого – что и не против правил:
Я право получу спеть, не приврав,
Гимн, на который ты имеешь право.
Когда б любовь, мечтою обминув,
Не сняла бремя мрачного досуга,
Саму мечту и время обманув,
Каким мученьем стала б ты, разлука!
Так раздвоимся, чтоб по праву петь
Здесь нам того, кто вдалеке, и впредь.
40
Любовь моя, возьми мои любови,
Бери их все: теперь тебе любви
Хватает? – Да ведь ты и так любою
Из них владеешь – верность не гневи.
Используй ты мою любовь, чтоб ради
Самой любви заполучить её,
Тут не было б вины; но ты не глядя
Берёшь тебе ненужное моё.
Хоть ты крадёшь себя, всю мою малость,
Грабёж твой, милый вор, прощаю я;
Однако ж всем известно: злее жало
Обид любви, чем ненависти яд.
О, красота, где зло – в добротной раме,
Убей обидой – нам не стать врагами!
41
Обидам, что чинит твоя свобода,
Где я от сердца твоего далёк, –
Лишь красота, твой возраст беззаботный
Причиной: ты соблазн – и мотылёк.
Ты добротой влечешь и красотою –
И увлекаем той же силой ты;
А кто осаду женскую расстроит,
Позволит без победы ей уйти?
Увы! Тебе хотя б в моих владеньях
Сдержать порывы юной красоты,
Что губят нас с тобою без зазренья –
Две верности враз разрушаешь ты:
Её – мне, красотою заарканив,
Твою – мне, этою изменой ранив.
42
В том, что она – твоя, – не вся беда,
Хоть нежно мной она была любима;
Но ты теперь – её, вот что тогда
И стало жечь меня невыносимо.
Её, – скажу я, не держа обид, –
Ты любишь, зная, как её люблю я;
Своё же поведенье объяснит
Так и она – и ты не протестуешь.
Её теряю – а находишь ты,
Тебя теряю – и она находит;
Так, из любви ко мне, двойной беды
Крест на меня взвалили вы, выходит.
Но ты и я – одно: она меня
И любит! Как сладка мечта, маня!
43
Смежая веки, вижу явно лучше:
Мне целый день ничтожным застит взгляд,
А сплю – и мрак насквозь пронзает луч мой:
Глаза мои лишь на тебя глядят.
И ты, чья тень и темноту расцветит,
Чей облик даже дню подарит тень,
Как смотришься, в таком являясь свете:
Ведь свет твой ночь мне превращает в день!
Моим глазам какое ж наслажденье
Тебя увидеть среди бела дня,
Раз и во сне, глубокой ночью, тенью
Так озаряет облик твой меня!
День – ночь мне, если я тебя не вижу,
Ночь – день, когда мой сон тобою дышит.
44
О, если б воплотиться в мысль моей
Бездарной плоти! – И неблагосклонность
Пространств свершить не помешала б ей
Полёт к тебе из мест столь отдалённых!
Неважно было бы, что я стою
Так далеко: ведь мысли нету дела,
Я за морем ли, мира на краю –
Она бы вмиг к тебе перелетела.
Но мысль, что плоть глупа, меня убьёт.
Вода и прах земной – её стихии,
А с ними невозможен тот полёт. –
Мне вздохом мысли и встречать такие.
Но вся вода всех этих горьких слёз
Не даст унять моих горючих грёз.
45
А две стихии – воздух и огонь –
Всегда с тобой, где б мне ни находиться;
То мысль и страсть: они, в пылу погонь,
Друг другу не дают остановиться.
Пока стихии эти мчат к тебе
Моей любви посольством, мне, оставшись
С двумя другими, ослабев, терпеть
И скорбно ждать, тоске смертельной сдавшись.
Но вот очнется жизнь: в её состав
Включу вернувшихся посланцев вновь я;
Они убьют мою печаль, достав
Свидетельствами о твоём здоровье.
Но я, воспрянув, вновь их шлю назад
И скорбный вновь владеет мной надсад.
46
Мои глаза воюют насмерть с сердцем,
Не поделив твой облик, внешний вид;
Они б не дали сердцу наглядеться,
А сердце – им. Оно на том стоит,
Что ты живёшь в нём, словно бы в укрытье,
Куда и пристальный не проникает взгляд;
Но это заявленье с той же прытью
Отвергнуто глазами, что твердят
О праве красотой твоей владенья
По превосходству. Созвано жюри
Из мыслей, чтоб обосновать решенье;
Жюри вердиктом спорящих журит:
Глазам – твой облик половинной долей,
А сердцу – сердца же любовь, не боле.
47
Глаза и сердце, заключив союз,
Теперь вовсю друг другу помогают,
Когда всё ищет взгляд любовь свою
Или вздыхает сердце, всё мечтая.
И стоит красоты твоей вкусить
Глазам – они немедля повод ищут
И сердце тоже к пиру пригласить;
В другой раз сердце предлагает пищу
Глазам в его столь сладостных мечтах.
Вот так, отсутствуя, всё ж ты со мною:
Ты в мыслях у меня, как на глазах,
И с ними я, как и они, – с тобою.
А лишь засну – во сне твой облик вновь
Расталкивает сердце, с ним – любовь.
48
Как было неразумно, уезжая,
3акрыть все безделушки на запор –
Чтобы не трогал, что не так лежало,
Бесстыжими руками пошлый вор, –
А драгоценность лучшую, с которой
Их даже не сравнишь, – не запереть!
Тебя, мою любовь, себе на горе,
Ворью добычей лёгкой сделать впредь,
Не поместив в надёжной, крепкой клетке! –
Ты – в той, где нет тебя, – в моей груди,
Откуда, при желанье, незаметно
И выйти можешь, и совсем уйти.
Так высока цена, что жду тревожно:
Вдруг верность станет вороватой тоже!
49
Однажды, если время то придёт,
Когда в любви проверки час настанет,
Где важен главный счёт, а не расчёт,
Ты ж счёт вести лишь недочётам станешь;
Когда пройдёшь при встрече мимо ты,
Едва узнав, слегка кивнув – и дальше,
Когда тебе достанет слепоты,
А о моей любви не вспомнишь даже;
К тому моменту я, вооружась
Сознаньем правоты, смогу и резко
В твою защиту выступить, решась
Против себя свидетельствовать веско:
Нет оснований что-либо менять –
Ты в полном праве не любить меня.
50
Как тяжело мне ехать, наперёд
Предвидя, что покой в конце движенья
Напомнит мне о худшей из тягот:
Легли меж нами мили разлученья.
Лошадка еле тащится, устав
От горя моего, и тащит ношу
Свою уныло, словно знает: став
Резвей, она быстрее мили множит.
Пришпорь её – скорей не повезёт,
На гнев мой отвечая только стоном,
Который сердце мне больнее жжёт,
Чем жжёт её железных шпор жестокость.
«Вся радость, – стон тот сердце бередит, –
Уж позади, лишь горе – впереди".
51
Моя любовь всё оправдать стремится
Конягу, что, со мною боль терпя,
Едва ползёт. И впрямь, что торопиться,
Когда я уезжаю от тебя?
Нужна мне будет скорость в час возврата:
Ведь медленной покажется езда,
Хотя бы оседлать мне ветер, – вряд ли
Замечу и движение тогда;
Моё желанье, обгоняя ветер,
Любви чистейшей сгустком, так в своём
Порыве горячась – и греясь этим,
Ради любви так выскажет её,
Лошадку извинив: «Пускай плетётся,
Как от тебя, а нам к тебе – неймётся».
52
Я как богач, владеющий ключом
К сокровищу, но им как можно реже
Любующийся – хоть его влечёт
Им насладиться всякий раз. Так те же
Дни праздников блистательны – ведь их
Так мало в заурядных дней движенье, –
Как драгоценный камень – средь простых
И лучший камень – в ценном украшенье.
Так время, как сокровище моё
Тебя храня, счастливые моменты
Встреч редких наших пережить даёт
По-новому. – И я пою бессменность
Всей нежности – когда со мною ты,
Надежды – стоит лишь тебе уйти.
53
Каков состав твой, если в красоте
Любой вокруг твои роятся тени?
У всех одна есть тень – всегда, везде,
Твоих же – нет конца перечисленью.
Мы, Аполлона описав, не твой
Увидим образ – тень его возникнет;
Елену воссоздай всей красотой –
Вновь ты и будешь, в греческой тунике.
Весна – набросок красоты твоей,
А осень – тень твоих щедрот, не боле.
Во всём, что есть прекрасного, верней
Тебя мы узнаём: везде ты в доле.
Но, как никто, ты и никто, как ты,
Явили б верность той же красоты.
54
О, красота прекраснее стократ,
Когда она ещё и прямодушна!
Ведь розы откровенный аромат
Её очарованье много лучше,
Сильнее делает. – Пускай цветет
Шиповник в том же нежном колорите
И защищён шипами он – не тот
Тон похвалы ему: как ни хвалите,
А не хватает этой красоте
Поддержки искренним благоуханьем;
Смерть и забвенье – вот его удел. –
А розы аромат вторым дыханьем
Живёт, попав в сосуд. Вот так мой стих
И квинтэссенцию твою вместит.
55
Ни мрамору, ни бронзе, ни граниту
Вовек не пережить таких стихов;
Ты в них затмишь, переходя границы,
Величье статуй, смерть переборов.
Когда война и статуи разрушит
И уничтожит каменщиков труд,
Её пожар твою не тронет душу –
Здесь память о тебе не изведут.
В борьбе с враждебной завистью, с забвеньем,
Шагай вперёд: тебя оценят, ждут
Идущие вослед, все поколенья –
И те, что мир до смерти доведут.
До дня Суда, где встанешь, воскрешённый,
Ты будешь жить в стихах, в сердцах влюблённых.
56
Любовь, восстанови былую силу,
Чтоб не могли сказать, что ты слабей,
Чем аппетит, который притупило,
А он назавтра – снова как репей.
Такой и будь: насытивши сегодня
Глаза, чтоб их смежало от еды,
Ты завтра, забывая про зевоту,
Вновь в души жадно, голодно гляди.
Пусть любящих и океан разлуки
Заставит, словно обручённых, вновь
С тех берегов тянуть друг к другу руки,
Чтоб счастье встреч упрочило любовь.
Вот так зима с ее снегов обманом
Даст чуду лета трижды быть желанным.
57
Что делать в рабстве у тебя, желаний
Твоих мне как тотчас не ублажать?
Не получивши от тебя заданья,
На стороне ли мне дела решать?
Как время мне не проводить в угоду
Тебе, на невниманье ли пенять;
Не смею я ни о твоём уходе
Грустить, когда оставишь ты меня,
Ни спрашивать себя ревниво, где ты,
Что делаешь, о чём твои мечты, –
Уныло жду, куда не зная деться,
Завидуя всем тем, с кем рядом ты.
Любовь – твой верный шут: что ты ни сделай,
Она и думать дурно не посмела б.
58
Избави Бог меня, из всех твоих
Рабов вернейшим сделавший, помыслить
Дни проверять твои – или о них
Рассказывать тебя просить. – Помилуй,
Судьбина твоего вассала – ждать,
Ловя твой знак в тюрьме твоей свободы.
Терпение вменяет мне страдать,
Своей обиде не давая хода.
Где хочешь будь; дать в высшем праве ты
Себе свободу времяпровожденья;
Тебе давать, из этой правоты,
Прощение своим же прегрешеньям.
Не укоряя, не чиня догляд,
Мне только ждать, хоть ожиданье – ад.
59
Раз нового на свете нет, а сплошь –
Что прежде было, мозг наш занят вечно
Пустым трудом: пусть будет и хорош,
Ребёнок был уже рождён, конечно.
Но пусть, взглянувши мысленно назад
На тыщу лет, туда, к письмён истокам,
Покажут мне попытки рассказать
Всю правду о тебе – хотя бы только,
Чтобы сравнить нам то, что старый мир
О красоте твоей пел, как о чуде,
С тобой: они ли были лучше, мы
Получше или разницы не будет.
Уверен, пели похвалы за то,
Что перед красотой твоей – ничто.
60
Как волны, к берегу стремясь, сменяя
Друг друга, неизменный труд вершат,
Меняясь, уходящую сминая, –
Минуты наши так к концу спешат.
Так человеку суждено с рожденья
Плыть к зрелости и свету с красотой,
Но этот свет зловещие затменья
Убьют, и Время дар отнимет свой.
Оно дырявит юности наряды
И лоб морщинит лучшей из красот,
Нещадно пожирая ненаглядных
И всех подряд разя своей косой.
Но стих мой Времени прорвёт осаду,
Тебя в веках храня к его досаде.
61
Твоя ли это воля не даёт
Сомкнуться утомлённым векам ночью?
Покой нарушить, зрение моё
Дразня своею тенью, ты ли хочешь?
И твой ли дух, отправленный тобой
Так далеко, ревниво наблюдает,
Как я, в досадной праздности пустой,
Не сплю, – хоть я лишь о тебе мечтаю.
О, нет, твоя любовь не так сильна;
То верная моя любовь, играя
Ночного сторожа, лишает сна
Меня, глазам покоя не давая.
Я здесь не сплю, пока с другими ты:
Тебе охраной там мои мечты.
62
Грех себялюбья власть взял надо мною,
Разъел мой взгляд и душу отравил,
И в сердце мне проник, и роет, роет:
Лекарства нет, бороться нету сил.
Всё мнится, нет ни у кого прекрасней
Лица, сложенья, выше – совершенств,
И я, себя оценивая, ясно
Даю понять: мой каждый взгляд и жест
Правдивей всех. – Но в зеркало взгляну я,
Где шрамов и морщин царит разбой, –
Любовь к себе дика мне: так любуясь,
Тобой я восхищаюсь, не собой:
Считая красоту твою своею,
Свою пытаюсь старость скрасить ею.
63
Когда моя любовь, как нынче я,
Вдруг будет предан Временем жестоко,
Оно его иссушит кровь, кроя
Морщины, юность ограничив сроком,
Его толкая к старости, тишком
Весны его сокровища похитив,
Благодаря которым королём
Весь мир его и сам себя он видит, –
В предвиденье тех дней я возвожу
От Времени глухую оборону,
Чтоб возраста жестокому ножу
Мне дорогую красоту не тронуть.
Он с ней навечно в черни этих строк,
В них молодость его не тронет рок.
64
Когда гляжу, как Времени рука
Рвёт гордый плащ отставленного века
И рушит башни, знавшие века,
Ни бронзу не щадя, ни человека;
Когда гляжу, как сушу, осадив,
Голодный океан в тисках сжимает,
А суша – воды, ход им преградив,
Потерей прибавленье отнимая;
Когда гляжу на гибель государств,
Где перемены ширят лишь разруху, –
Всё жду, что Время свой отнимет дар –
Мою любовь; мне хуже смерти глухо
Рыдать над тем, с чем мне не совладать:
Владею тем, что страшно потерять.
65
Земля, и море, и металл, и камень
Бессильны перед временем. – А ты?
Как может устоять перед веками
Цветок живой и нежной красоты?
Как лету выдержать зимы осаду,
Таранные удары новых дней? –
Ведь Время рушит даже гор громады
И разрушает сталь, что скал прочней.
Подумать страшно: Время, жертвы множа,
Своё богатство обращает в прах.
Чья сильная рука его стреножит,
Что сможет красоту спасти в веках? –
Лишь чудо. – Так не эти ли чернила
Моя любовь навеки озарила.
66
Постыла жизнь, и только смерти жду:
Как жить, где нет ни веры, ни доверья,
И гордость обрекли на нищету,
И веселятся, чей доход не мерян;
И где кривая власть калечит дух,
И подлость подают как благородство,
И глупость держит ум на поводу,
И честность просто глупостью зовётся;
И где добро обслуживает зло,
И честь – всего лишь жалкий предрассудок,
И самых лучших оболгали зло,
И правду, рот зажав ей, нагло судят.
Постыла жизнь. Что ждать, раз выход есть? –
Но друга на кого оставить здесь?
67
Что ж жить ему среди такой заразы,
Давая шанс присутствием самим
Бесчестью утвердиться, раз за разом
Оправдывать порок позволив им?
Зачем давать втереться подражаньям
Румян фальшивых свежей краске щек,
Чтоб создавать, в бессмысленном старанье,
С бесплодной тенью мертвенный цветок?
Зачем ему живую кровь вливать
Природе в обескровленные жилы? –
Она, банкрот, и может извлекать
Доход лишь из него, лишившись силы.
Его храня, она лишь длит обман,
Им прикрывая свой худой карман.
68
Его лицо – как карта дней былых,
Где красота жила и умирала,
Не зная о подделках – нынче их,
Посмевших жить на лицах, столько стало! –
Где волосы не крали из могил,
Вторую жизнь им давши, украшая
Их золотом живых, чтоб мир хвалил,
Подложным блеском жадных искушая;
Да, времена и дни воскресли с ним,
Что жили без прикрас, не притворялись,
Не занимали зелень для весны
И, прошлое не грабя, одевались.
Храня его лицо, природа бой
Дает искусной фальши красотой.
69
К тому, что видит свет в тебе, добавить
И тайной мысли нечего; видать,
Все языки тебя не для забавы
Возносят – должное хотят воздать.
Но те, что эту внешность похвалою
Венчали, высоту похвал слегка
Снижают, разглядеть за внешним слоем
Спеша невидимое. И пока
Они, в догадках, красоту сознанья
В твоих поступках ищут – всех подряд,
Их мысли, вопреки их глаз желанью,
Цветку зловонье сорняка дарят.
Что ж аромат твой с внешностью так спорят? –
Причина – что растёшь ты без призора.
70
Злословью на тебя не взвесть вину,
Хоть красота ему всегда – мишенью;
Как ворон в небесах – голубизну,
Так красоту лишь красит подозренье.
На чистом оттеняет клевета
Достоинство, что временем хранимо.
Порока червь к свежайшим льнет цветам,
А ты – цветок расцветший и ранимый.
Засады юных лет преодолев,
Не сдавшись – тем и одержав победу, –
Ты всё ж не сможешь зависти посев
Сам заглушить, ни выполоть клеветы.
Когда б тебя злословью не задеть,
Сердец всех царствами тебе владеть.
71
Когда умру, оплакивай меня,
Пока твердят рыданья с колоколен,
Что от червей подлейших в мире я
Спешу к червям простейшим, – но не доле.
Скорбь эта, знаю, очень тяжела,
Уж лучше быть моей любви забытой!
И ты, читая этот стих, тепла
Моей руки не вспоминай убито;
И, вновь перечитав, когда мой прах
С земным смешается, ты имя это
Ни в мыслях не ласкай, ни на губах. –
Любовь похорони в гробу поэта,
Чтоб умный мир при виде слёз твоих
Не высмеял ни нас, ни этот стих.
72
Да, чтобы мир не смог тебя заставить
Поведать, что во мне твою любовь
Питало и по смерти, стоит, право,
Забыть меня. Ты правдою скупой
Не сможешь показать меня в том свете,
В каком бы лишь благая ложь смогла,
Чтоб мне перед оставшимися этим
Воздать – пусть непомерна похвала.
И, чтоб себя не запятнать обманом,
Тебе и надо имя схоронить
Моё со мной, чтоб не трепали бранно,
Чтоб нашу честь нам в грязь не уронить:
Мне было б стыдно выглядеть ничтожно,
Тебе – любить такое невозможно.
73
Ты узнаёшь во мне то время года,
Когда в ветвях дрожит последний лист;
На голых хорах певчих нет – под сводом
Гуляет ветра леденящий свист.
Ты узнаёшь во мне лишь угасанье
Дня, где закат уже сошёл на нет
И ночь, как смерть, кладя печать касаньем,
На вечный сон готовит этот свет.
Ты узнаёшь во мне всего лишь тленье
Огня, что съел себя в своих пирах,
Где догореть оставшимся поленьям –
И стать надгробьем, хороня свой прах.
Ты узнаёшь? – Люби же безоглядно,
Кого с тобой не станет скоро рядом.
74
Но не горюй! – Когда меня навек
Арест жестокий вырвет, без подписки,
В стихах к тебе возьму над смертью верх,
И мы и впредь, как прежде, будем близки.
И ты поймёшь: тобой не жизнь моя
Утрачена – мой труп, её отбросы,
Трофей ножа, пожива воронья,
Что и упоминания не просит.
И ты поймёшь: с тобой в моих стихах
Всё та же часть меня, и, на поверку,
Земля возьмёт своё – мой жалкий прах,
А лучшее, душа моя, бессмертно.
Ведь главное во мне – мой дух живой,
А он в стихах, что навсегда с тобой.
75
Как пища – жизни, так моим ты мыслям,
Или как дождь заждавшимся полям.
Я – за тебя в борьбе, мне ненавистной,
Что душу рвёт, как скряге, пополам.
То я горжусь богатством, то пугаюсь,
Что свет меня ограбит; то хочу
С тобой наедине побыть, измаясь,
Что мир не видит нас вдвоём – хоть чуть.
То счастье мне – увидеть на мгновенье,
То жадно, голодно ловлю твой взгляд.
Когда не ты мне даришь наслажденья,
Они не в радость – лишь страданья длят.
Вот так, теряя всё, чем обладаю,
То объедаюсь я, то голодаю.
76
Что ж беден стих мой, моды дня лишен,
Далёк от перемен, разнообразья,
Не ищет сочетаний странных он?
Не в силах новых тем найти я разве,
Всё об одном и том твердя своё,
В один наряд рядя воображенье,
Где каждый слог мой почерк выдаёт
И вместе с ним – свое происхожденье?
Да, я всегда тянусь к твоей душе,
Одна любовь – моим стихам основой,
И, тратя вновь, что тратилось уже,
Я только переодеваю слово.
Как солнце утром и старо, и новь,
Один урок твердит моя любовь.
77
Как зеркало – упадок красоты,
Часы покажут: время так и тает.
Внесёшь на лист те впечатленья ты –
Поймёшь, что опыт твой не пропадает.
Морщины, честно запечатлены,
Напомнят о зияющих могилах,
А тень в часах – как время нас клонит
В пучину вечности со страшной силой.
Всё, что не может память удержать,
Впиши на эти чистые страницы;
Детей душе неужто не узнать,
В твоём мозгу рождённых. Пригодится
Такой архив: его и перечесть
Полезно, если в нем твой опыт есть.
78
Тебя как Музу призывать не раз мне
Случалось, улучшая этим стих;
Вот захотелось и другим украсить
Стихи тобою – и ты хвалишь их.
Твои глаза, петь научив немого,
Парить – невежд, подняли потолок
И знатоку, поддержку давши слову,
Чтоб стал высок его учёный слог.
И все ж гордись написанным лишь мною
Благодаря тебе: хотя их стиль
Тобой улучшен, слог немного стоит,
Когда любви себя не посвятил.
Невежество мое подняв до знанья,
В моём искусстве ты моё привзанье.
79
Пока один мой стих на помощь звал
Тебя – мы с ним одни тебя и пели.
Но нынче у меня в стихах развал,
Моя больная муза не при деле.
Я допускаю, нежная любовь:
Теперь перо достойней посвящает
Тебе стихи; но твой поэт лишь вновь
Твоё добро тебе же возвращает.
Он дарит добродетель с красотой,
Украв их у тебя – из поведенья,
С лица, – похвал обязан высотой
Тому, что есть и так в твоём владенье.
Благодаря его, – себе не лги! –
Ты отдаешь себе его долги.
80
Печально ощущать свою бездарность,
Поняв, что, в похвалах тебе, другим
Сильнее спето, что тебе, без дани
Условностям, поют так мощно гимн.
Но океан твоих достоинств может
Нести и горделивейший корабль,
И мой невзрачный парусник, что тоже
В волнах ныряет, риском не коря.
Чтоб плыть в твоих бездонных водах было
Мне безопасно – вряд ли повезти;
Но помощи твоей – хоть чуть – хватило б
Моей лодчонки гибель отвести.
С крушеньем мне как пить хлебнуть кручины,
Что лишь моя любовь – ему причиной.
81
На смерть твою стихи ли мне прочесть,
Меня ли ты переживёшь – неважно:
Ведь память о тебе не сгинет здесь –
Пусть память обо мне сотрется даже.
Твоё здесь вечно будет имя жить –
Пускай, уйдя, для мира как не жил я,
И мне в простой могиле жизнь сложить –
Твой путь не оборвёт твоя могила.
Ведь памятник тебе – мой нежный стих:
Когда умрут все те, кто живы ныне,
Его прочтут глаза потомков их,
Он скажет о тебе в века иные.
Моё перо заставит там опять
Твой дух с дыханьем каждым оживать.
82
С моею Музой не венчал священник
Тебя, и безупречен интерес,
С каким читаешь строки посвящений
Других – тебе, что призваны дать вес
Их книгам. Что же до твоих достоинств,
То высота их требует похвал
Моих новей, считаешь ты, и стоит
Искать слова, каких никто не ждал.
Но ты поймёшь, когда проверен будет
Натянутой риторики запас:
В живых живое чувство лишь и будят
Слова живые дружбы, без прикрас.
А их мазня нужна бескровным лицам,
И твоему бы надо оскорбиться.
83
Тебе, я знаю, не было нужды
В раскрашиванье – что ж и мне стараться,
Тем более, что просто выше ты
Пустого славословья; вот, признаться,
Мне и пришлось молчать: ведь не тебе ль
Доказывать живою красотою,
Что перьям, славящим тебя теперь,
Не воспроизвести её достойно.
Хоть мне в вину молчанье ставишь ты,
Но стать ему моим триумфом: ямбом
Не довелось мне портить красоты,
Пока тебе поэты рыли яму.
То, что сказал один живой твой взгляд,
И оба барда не вообразят.
84
Так всё же, кто из нас красноречивей?
Кто скажет больше, чем «Есть только ты»,
Тем самым образец задав ретивым,
Какой им добиваться высоты?
Посредственно перо, что не способно
Предмет изображенья расцветить;
Но если это ты, то, лишь подобным
Тебя тебе назвав, и победить.
Пускай, не искажая ни на йоту
Природой созданного, лишь тебя
Скопируют – один в один, – и вот уж
Своим умом прославили себя.
Да вот любовь к хвале тебе мешает
И ценность всех похвал тебе снижает.
85
Пока чужие Музы похвалы
Изысканные шлют тебе, диктуя
Обильным перьям золотым, велит
Мне тайна придержать язык – но, всуе,
Все дифирамбы, что тебе строчат,
Я, как бесхитростный, послушный служка,
Стараюсь возгласом «Аминь!» встречать –
Любой их гимн. Как бы себе на ушко,
«Да, это правда», «Как вы правы, да»,
Твержу я, множа каждый гимн на слово
Своих похвал – но в мыслях, где всегда
Любовь к тебе главнее остального.
Цени же их за слов хвалебный звон,
Меня – за тайный мыслей унисон.
86
То гордый парусник его стиха
Как призом вдохновлён, к тебе стремится,
Мои заставив мысли затухать
Ещё в мозгу, что стал им и гробницей?
То дух его, так красочно писать
Обучен духами, меня пугает? –
Ему ли надо мной торжествовать
Или союзникам его? – Играя,
Наш призрачный соавтор по ночам
Его дурачит дружеской личиной.
Не им меня заставить замолчать –
Симпатия твоя тому причиной.
Когда она его согрела стих,
Мне стало не хватать её в моих.
87
Твоя любовь была так дорога мне –
Всем в состоянии моём была!
И вот меня, своими же руками,
Отняв свой дар, ты разоришь дотла.
Тобой мне было, как твоим подарком,
Владеть дано – где взять бы мне заслуг
Сокровищем владеть? – Каким ударом
Теперь возврат становится мне вдруг!
А было так легко дарить, не зная
Себе цены, как дорог дар твой мне. –
И вот он возвращён, приумножаясь
Тем знанием и выросши в цене.
Прощай! Сон обманул по-королевски:
Владея всем, проснуться – молвить не с кем.
88
Когда, поддавшись, ты меня подставишь
Под град молвы, презрения лавину,
С тобою стану я себя бесславить
И докажу, что ты – сама невинность.
Я из засады двину, как по зову,
Все скрытые пороки, прегрешенья,
И ты меня, осилив, опозоришь
И тем верней добьёшься одобренья.
Но я тем самым выиграю тоже,
Себе во вред так поступив недаром:
Тебя любя, я дам тебе возможность
Мне нанести урон двойным ударом.
Тебе принадлежу я тем вернее,
Что без вины готов страдать вдвойне я.
89
Скажи, что твой отказ был мне в урок,
Из-за порока, – я за всё в ответе;
Что дело в хромоте – приняв попрёк,
Я захромаю, примирясь и с этим.
Тебе не удалось бы очернить
Меня, как мне себя, и вполовину;
А хочешь – оборвав живую нить,
Чужими станем выглядеть. Не видно
Меня уж будет там, где будешь ты,
А имя милое на языке истает –
И, лишь случайно с губ слетев, следы
Знакомства приоткроет – нашу тайну.
В твоей вражде с тобою невзлюбя,
Мне незачем теперь щадить себя.
90
Что ж, отвернись, и лучше уж – сейчас,
Когда весь мир мне поперёк дороги;
Объединись с судьбой, ожесточась,
Заставь меня согнуться – и не дрогни.
Не жди, когда я от последних бед
Избавлюсь, тяжесть горя пересилив;
Сдержи в ночи задуманный обет,
Чтоб утру стать дождливым не грозило.
Уйди, пока из тягот ни одна
Не изжита, и будущее страшно;
Дай эту чашу мне испить до дна –
Пусть твой уход и переполнит чашу.
И всё, что мне казалось злой бедой,
С потерей этой станет ерундой.
91
Кто чем гордится: знатностью ли, силой,
Богатством или модно как одет,
Кто – гончими и ловчей птицей или
Своими лошадьми, и краше нет
Им радости, чем даст им эта гордость,
А радость – слаще отдыха. Но мне
Забавны этих удовольствий горсти,
Что тонут счастья моего на дне.
Твоя любовь дороже, чем богатство,
И выше гордости, что знатный род даёт,
Прекрасней щёгольских одежд и, статься,
Всех удовольствий сладостней. Да вот
Одно несчастье: вдруг, всё в одночасье
Отнявши, страшным сделаешь несчастье.
92
Но ты не сможешь у меня украсть
Себя до срока моего ухода
Из жизни – пусть на то имеешь власть:
Не жить мне без твоей любви. Выходит,
Напрасно худшего боюсь, когда
И до его прихода жизнь прервётся;
Мне лучшее принадлежит, чем та
Судьба, где всё тобой лишь задаётся.
Раз жизнь моя на волоске любви
Твоей висит, меня терзать не сможешь
Непостоянством. Что ж судьбу гневить? –
В любви и в смерти – счастье мне. – Но ложью
Ты можешь обмануть меня! – Что ж, нет
Той красоты, что не боится бед.
93
Итак, я буду жить, притворству веря,
Как муж, обманутый лицом любви,
Что выглядит любовью в той лишь мере,
Чтоб рядом быть не сердцем, покривив.
Раз сердце – где-то, у тебя во взгляде
Не будет ненависти, распознать
Я фальши не смогу – хотя о яде
Притворства судят по лицу; скрывать
Его нельзя как будто, но судили
В твоем лице лучиться небеса
Одной любви сладчайшей, чтоб светились
Одною нежностью твои глаза.
Как всё же красота твоя похожа,
На Евы яблоко, раз вид твой ложен.
94
Кто в силах причинить другому боль,
Но этого не делают, кто трезвы
И холодно надмирны, чья здесь роль –
Другим кровь горячить и интерес их
Подогревать, – тем свыше и даны
Их совершенства; по тому же праву
Владеют красотой своей они,
Другие же – обслуживают славу
Их красоты. Цветок прекрасный летом
Живёт лишь для себя, но чуть распадом
Он тронут, мечен этой тленья метой, –
Любой сорняк уже хорош с ним рядом.
Гниенье не обходит свежесть порчей,
И запах лилий здесь мерзее прочих.
95
Как мил твой стыд своих дурных поступков,
Которые твоё пятнают имя,
Как розу – червь, что выглядит в ней струпом!
И прячешь грех за славными какими
Делами! Те, кто в сплетнях похотливых
Ведут твоим забавам счёт, едва ли
Тебя смогли бы очернить бранчливо,
Хваля уж тем, что имя называли б.
В каком дворце пороки стали прятать
Лицо, решивши здесь жильцами стать!
Здесь красоты вуаль скрывает пятна,
И всё, что видит глаз, – лишь красота!
Но бойся, дорогое сердце: всё же
И острый нож тупит неосторожность.
96
Распущенность ли кто тебе в упрёк,
Кто юность ставит, кто же их и славит.
Но, в общем, любят юность и порок
Твои: ты в силу превратишь и слабость.
Кольцу с простейшим камнем нет цены
На пальце королевы в силе; канут
Так те изъяны, что в тебе видны, –
В глазах других достоинствами станут.
Волк стольких мог бы обмануть ягнят,
В овечьей шкуре влезши за ограду!
Так и тебе нетрудно соблазнять,
Пустив в ход обаянье. – Но не надо:
Мне отдана, – любя, считаю я, –
С тобой и слава добрая твоя.
97
Зимой разлуки нашей, без тебя,
Отрады пролетающего года,
В душе так мрачно стало, Декабря
Дни стылы так и так нага природа!
Разлука летом между тем была;
Весной накликав урожай с обильным
Приплодом, осень, чудилось, брела
Вдовой тяжелой с мужниной могилы.
И мне богатство осени сирот
И безотцовщину напоминало:
Ведь лето лишь тобою и живёт,
Раз без тебя поющих птиц не стало.
А запоют – так грустно, что со мной
И лист бледнеет, устрашён зимой.
98
Нас разлучило по весне в цвету;
Апрель, в котором юный дух оттаял,
Всё расцветил, расшевелил: Сатурн –
И тот кружился, в облаках витая.
И всё ж ни пенье птиц, ни запах трав,
Ни аромат цветов не вдохновляли
Тебе воздать сторицей, подобрав
Букет – цветы б перед тобой увяли.
И алость роз, и лилий белизну
За что превозносить – ведь это только
С натуры зарисовки; им блеснуть
Тобой дано: здесь красоты истоки.
Мне без тебя всё мнится: зимний день,
А в красках лишь твоя играет тень.
99
Фиалку раннюю мне упрекнуть:
Воришка, где украла ты свой запах?
В дыхании моей любви? Стянуть
Цвет щёк своих сумела тихой сапой
Из вен её? Не обвинять ли мне
И лилию за подражанье цветом
Твоей руке? А майоран? – Ну, нет
Сомнений: цвет твоих волос ведь это.
Вот роза, что украла сложный цвет
У роз других, но у тебя – дыханье;
За кражу мстится ей во цвете лет:
Червю она досталась на закланье.
Цветов вокруг полно, моя любовь,
Но все тебя лишь грабят вновь и вновь.
100
Так где ты, Муза, что ж тебя всё нет?
Поведай всем, в чём власть твоя и сила!
Уж не дала ли ты взаймы свой свет
Бездарности, что нас с тобой бесила?
Вернись, неверная, и возмести
Мне время то, где ты баклуши била,
И уху пой, что твой оценит стих,
Вернув перу и мысль, и блеск, как было!
Очнись, вглядись в лицо моей любви,
И, чуть морщинку Время в нём наметит,
Ты Время в сеть издёвок улови,
Так, чтоб над ним смеялись все на свете!
Пусть слава о любви моей бежит
Быстрей, чем Время жизнь стремится сжить!
101
Что ж, Муза нерадивая, вниманьем
Обходишь истину и красоту
В моей любви? Не их ли ты дыханьем
Возвышена, не с ними – на виду?
Ты скажешь: «Истина – не для продажи;
Она и так прекрасна; красоте
Не нужен карандаш: не сделать краше
Всё лучшее в последней чистоте».
Но ведь нельзя же Музе сторониться,
Раз не нуждается он в похвалах!
Заставь его жить дольше, чем гробницы,
Чтоб славен был он в будущих веках.
Я научу, как сделать так, чтоб долго
Он выглядел, как нынче, – как и должен.
102
Сильней, чем кажется, моя любовь –
Так ведь она не для чужого глаза;
Любовь – не рыночный товар любой,
Чтоб цену набивать ей громогласно.
Когда она была нова, весной,
Гимн пелся сам: её лучом согретый,
И соловей не сдерживает свой
Призывный голос, как в разгаре лета
(Пусть время и не хуже, чем когда
Смолкала ночь под соловьиный отзыв),
Где всюду – птичьих трелей чехарда:
Восторг с привычкою не уживется.
Как он, попридержу язык и я,
Чтоб не наскучить песней соловья.
103
О, как моя убога Муза! – Больно
В твоём лице иметь такой предлог –
И допустить, чтоб не ценилось больше,
Что высшей похвалы тон обрело!
Моё молчанье не суди же строго.
Ты в зеркало взгляни – увидишь в нём,
Как красота, мои сметая строки,
Затмила все стихи в лице твоём!
Моим стихам другого ж назначенья,
Чем петь твои достоинства, и нет. –
Так не грешно попыткой улучшенья
Испортить то, чем был хорош предмет?
Гораздо больше зеркало покажет
Тебе тебя, чем бедный стих мой скажет.
104
Не знать, мой друг, мне старости твоей;
С тех пор, как привелось тебя мне встретить,
Не вянет красота твоя, а с ней –
И молодость, хотя год минул третий:
Уж три весны, иссушены тремя
Июлями, пожухли, отжелтели,
А три зимы, пыл охладить стремясь
Расцветам летним, стужею раздели
Три раза рощи. – Часовая так
Как будто и не двигается стрелка:
Твоя свежа, как прежде, красота,
Не видит глаз уступок, даже мелких.
Но, я боюсь, не знает возраст твой,
Что мир уже прощался с красотой.
105
Моя любовь – не идолопоклонна
И создавать кумира не зовёт;
А если в гимнах слышат однотонность –
Так адресат один, одно его
Живое постоянство так исправно
Мои стихи питает добротой,
Чудесным совершенством – так что в главном
Они всегда и пишутся про то.
"Сердечность, верность, красота", – весь довод
Мой: изменю порядок слов – и вот
Ещё стихотворение готово;
В том триединстве много их живёт.
Сердечность, верность, красота встречались
И раньше мне – но в ком соединялись?
106
Когда в старинных письменах подчас
Читаю описанья благородных
Мужчин и женщин, а в стихах, до нас
Дошедших, – красоты их превосходной,
То в гимнах этих форме рук и ног,
Губам, глазам или лица овалу
Я вижу: образец лишь здесь быть мог
Писавшим – все твой облик рисовали.
И потому пророчества одни
В их похвалах; но, видно, не сумели
Тебя предвидеть мысленно они,
Всей красоты сквозь годы не прозрели.
А нам с тобой быть рядом повезло –
И не хватает слов нам, как на зло.
107
Мои предчувствия ли, дух пророчеств
Земного мира – не отмерят срок
Моей любви, вернейшей среди прочих,
Хотя бы гибель присудил ей рок.
Луна уже испытана затменьем,
Авгурам их же карканья смешны;
Уверенность венчает треволненья –
Ведь век оливы видит мир меж них.
Мою любовь целит таким бальзамом,
И смерть, чья над толпой безмерна власть,
Мне подчиняется: ведь даже самым
Худым моим стихам уж не пропасть.
Коронам – пасть, гробницам – прахом лечь, но
Твой памятник в стихах пребудет вечно.
108
Мелькало что-нибудь у нас в мозгу,
Что мной еще не выписано в красках?
Что нового тебе сказать смогу,
Чтоб выразить мою любовь? Всечасно
Я, как молитву, мальчик мой, твержу,
Что новь стара и что считать ты вправе:
Тебе я, как ты – мне, принадлежу, –
Твоё мне имя не впервые славить.
Так наша вечно новая любовь,
Обиды возраста не замечая
И сделав Время пажем, словно новь
Морщины неизбежные встречает,
Опять ожив и там найдя слова,
Где Время говорит: она мертва.
109
Не упрекай, что сердце, мол, нестойко –
Хотя б в разлуке пыл и ослабел
Мне раздвоиться ничего не стоит:
Моя душа ведь отдана тебе.
Ты – дом моей любви; вдали скитаясь,
Порога своего я не мину;
К нему я неизменно возвращаюсь,
Раскаяньем избыв свою вину.
Пусть слабостей не чужд и мой характер –
Что ж, есть изъяны и у всех вокруг;
Но мне ли так достоинство утратить,
Всю доброту твою презревши вдруг?
Весь мир мне кажется лишь пустотою,
И только ты цветёшь средь сухостоя.
110
Увы, всё так: где только не пришлось
Шататься мне, шута повсюду корча,
И лучшим дешевить, срывая злость,
Обиды обновлять любови порчей,
И – это правда – закрывать глаза
На правду. Но, в той слепоте паденья,
Вдруг зрение вернулось, показав,
Что ты и есть любовь без оскуденья.
Так кончено! Владеешь ты вполне
Тем, чьи владенья без конца и края;
Опять дразнить желанья глупо мне,
Твою любовь проверками терзая!
Прими ж меня и лаской окружи
Твоей чистейшей, любящей души!
111
За пагубы мои судьбу брани ты –
Фортуна лучшего мне не нашла,
Чем жить на средства общества открыто, –
Вот средство лучшее в нас опошлять.
Клеймо на имени невыводимо,
Как краска на руках у маляра, –
С тем и живу, оправдывая имя;
Ты, пожалев, мне пожелай добра.
Пока же я, как пациент послушный,
Отраву буду от заразы пить
И горькой не считать и, что не лучше,
Вдвойне виниться. Хочешь пособить –
Так посочувствуй же: твое жаленье
Одно способно дать мне исцеленье.
112
Жалея, ты заглаживаешь шрам,
Что выжег мне на лбу скандал публичный. –
И что мне похвалы, что – этот срам,
Когда ты вновь со мною, как обычно.
Ты для меня весь мир, и лишь тебе
Решать, что стыдно здесь, что благородно;
От всех других бы мне не потерпеть
Упрёков там, где я сужу свободно,
Где не судья никто мне, не истец,
И в этой бездне что мне – чьё-то мненье,
Кто в уши дует – критик или льстец,
Мне всё равно, – в тебе лишь утешенье.
Так мысли мои заняты тобой,
Что мир как вымер – только облик твой.
113
С тобой расставшись, вижу я глазами
Души, а настоящий взгляд, что мне
Передвигаться помогал, по самым
Нестрогим меркам слеп – иль не вполне,
Как видно, зряч, на самом деле сердцу
Не доставляя образы цветка,
Ни птицы, ни горы, ни моря, мерно
Вздыхающего, трав, от ветерка
Колышащихся, и ни дня, ни ночи –
Ни в целом, ни частями. Что бы он
Ни охватил, он превратить всё прочит
В твой облик – он тобой заворожён.
Тобою полон лишь, мой ум правдивый
Мой честный взгляд не делает ли лживым.
114
То ум мой, коронованный тобой,
Так с толку лестью сбит, чумой монархов?
Глаза мне лгут? – Твоя любовь со мной
Их научила алхимичить, с маху
Чудовищ превращая в ангелков,
Милейшей сутью на тебя похожих,
И в совершенство – мразь, – да так легко,
В мгновенье ока, как лишь взгляд и может? –
Скорее так: лесть нагло лжёт в глаза,
Глаза – уму, а ум пьёт эту чашу;
Ведь знают, любит он похвал азарт, –
И подливают яд ему почаще.
Но эту чашу первым пригубить
Дано им – и тем самым грех избыть.
115
То ложь была – писать, что я не в силах
Тебя любить сильней. Ведь был же пыл
Вообразить, что тот огонь стокрылый
В моей крови мог стать тысячекрыл!
Да, Время показало, как случайность
Низводит клятвы, волю королей,
Марает красоту, сбивает тайно
С пути и тех, кто твёрд и всех умней,
Что ничему на свете нету веры;
Так что ж, в виду игры судеб слепой,
Не было мне признаться в полной мере,
Как я люблю, так умалив любовь? –
Любовь – дитя; как было шанс не дать ей
Расти, хотя б над миром и проклятье.
116
Союзу двух единогласных душ
Не дам я помешать. Да и любовь ли,
Что не встречает мужеством беду
И покоряется при первой боли?
О, нет! Любовь – зарницей маяка
Возвышенного, та звезда, что светит
И в грозный шторм, и, вечно высока,
Ведёт суда в неведомом завете!
Любви не быть у Времени в шутах,
Хоть серп его и леденит ей жилы:
Она не сдаст ни в день, ни в год и так
Ведёт себя и на краю могилы.
На мне докажут, что любовь – не то, –
Поэтов нет, и не любил никто.
117
Кори меня за то, что очень мало
Достоинства твои воспеты мной,
Что пищей для моих стихов не стала
Твоя любовь, что нравилось порой
Поддаться и ума чужого чарам,
Пустив на ветер все твои права
И подставляя всем ветрам свой парус,
Так что меня твой взгляд не доставал.
Учти и своеволье, и ошибки
И докажи: вины не избежать;
Но постарайся взгляд не делать шибко
Суровым, в ненависть не обряжать.
Твоей любви мне испытать хотелось
И постоянство, и предел на деле.
118
Как, возбуждая аппетит, язык
Мы раздражаем острою приправой,
А отравление хотим сразить,
Лекарственную выпивши отраву, –
Так я, насытясь сладостью твоей,
В любовь приправы горькой добавляю;
До тошноты здоров, себя больней
Я делаю, болезнь предупреждая.
Политика в любви – опережать
Болезнь, которой нет, её питаньем –
Ведёт к лекарствам, стоит пережать
И злом лечить добра перееданье.
И вот урок: тому таблетки – яд,
В ком есть из-за тебя такой разлад.
119
Отвратней слёз Сирены и в аду
Отравы нет; очищенная в кубе,
Моих надежд и страхов череду
Она лечила, мнилось, – с ними вкупе.
Как заставляла сердце та слеза
Поверить: счастья миг не будет кратким!
Как тут же лезли из орбит глаза
В отчаянье безумной лихорадки!
О, польза зла! Не впору ли считать,
Что лучшее лишь злом и сделать лучше:
Любовь, из пепла вставшая, чиста,
Сильна, возвышенна, великодушна.
Так, бросив счастью злой попрёк, в трикрате
Я получаю больше, чем утратил.
120
Твоя жестокость прежняя теперь
Поможет мне – ведь прошлая обида
Велит и мне сейчас вину терпеть,
Раз ты, как я, не из железа, ибо,
Коли тебя жестокость потрясла,
Как та – меня, ты знаешь муки ада,
А я, тогда так пострадав от зла,
Теперь жестоко множу зло. Как надо,
Чтоб эти муки помогали нам,
Узнавшим горя истинного жало,
В самих себе найти такой бальзам,
Целящий раны наших душ, как жалость!
Но твой поступок нам залогом стал:
Он спас меня, тебя – мой оправдал.
121
Уж лучше жить в пороке, чем с истошным
Враньём о том, под шёпот там и тут;
Жизнь не мила от пересудов пошлых,
Что чувства отравляют чистоту.
Но мне терпеть, чтоб, сальною улыбкой
Меня марая, буйную игру
В крови судили, взгляд шпионил липкий
Тех, кто куда грешней меня – и врут?! –
Нет, я не я, чтоб не сказать ретивым
Считать грехи: сочтите-ка свои! –
Я прямо говорю – не вы ли кривы
И вам ли нос совать в дела мои!
Порочные готовы всех на свете
Считать такими, утверждаясь этим.
122
Твои заметки (этот дар) ценя
И в долговечной памяти пристроив,
Мой мозг, вне сроков и времён храня,
И ставит выше их, чем эти строки;
Пока и мозг, и сердце не замрут
И не разрушатся, отдав забвенью
И эту часть тебя, жить будешь тут,
Во мне ты. – Но замечу: к сожаленью,
В блокнот немного можно набросать –
Да и любовь не требует учёта;
Вот и посмелось мне его отдать,
Тебя доверив лучшему блокноту.
Что ж копии для памяти хранить,
Как будто можно мне тебя забыть.
123
Не хвастай, Время, что ты нас меняешь;
Не поразят ведь нас и пирамиды,
Взметённые тобою ввысь, – мы знаем:
Они всего лишь одеянье вида
Из прошлого. Жизнь коротка, и жаждем
Поверить, будто ново то старьё,
Что ты всучило нам, и хочет каждый
Обманутым быть – мы себе же врём.
Мне ж на тебя плевать и на архивы
Твои, что лгут, как лжёт и то, что мы
С твоей подачи спешной видим, – живы
Мы сами, а не миражи. – Уймись!
Ведь, не боясь твоей косы увечной,
Клянусь быть неизменно верным вечно.
124
Была б она ребёнком государства,
Мою любовь считали бы внебрачным
Дитём Фортуны, Времени подвластным
Цветком обычным, сорняком невзрачным.
Но не случайное происхожденье
У ней – её и роскошь не испортит;
Досужий рабский ропот осужденья
Ей не грозит – она и с ним поспорит;
И хитрости Политики, удел
Которой – краткосрочные доходы,
Ей не вредят, оставшись не у дел. –
Она жива, пройдя огонь и воду.
Всё Времени шуты и подтвердят,
Принявши смерть к добру, хоть зла хотят.
125
Спешить ли мне за пышным балдахином,
Мишурному почет изобразив?
Воздушный замок вечности раскинув,
Мне разориться разве не грозит?
Как мне не знать любителей проформы,
Всё потерявших, дорогой ценой
Платя за наслаждения, что кормят
Вкус изощрённый пряной новизной?
О нет, позволь остаться верным сердцу,
Прими моё даренье, что одно
Без умысла и безыскусно в средствах,
Взаимностью лишь определено.
Осведомитель, прочь! Черна огласка,
Но верная душа ей неподвластна.
126
Мой мальчик, прибывая в красоте,
Над Времени серпом ты властен, тем
Чиня ущерб всем любящим тебя –
Их увяданье будто торопя.
Но знай: Природа, продлевая срок
Расцвета твоего, тебя не впрок
Хранит, а с целью Время посрамить,
Безжалостных минут умерить прыть.
Природы баловень, страшись её:
Не век беречь ей золото своё.
Расчету быть, ручаюсь, и ещё
Тобой оплатят тот последний счёт.
127
Прекрасным не считался черный цвет:
Он незаконнорожден, говорили;
А нынче красоте законней нет
Наследника – её же очернили:
Теперь любой природу обведёт,
Искусно черноту приукрашая,
А красота чернавкою живёт,
Бесчестясь чернью, ею унижаясь.
Не потому ль одеты так глаза
Моей любимой, траур не скрывая
По всем, чья самозваная краса
Доверие к природе подрывает?
Их скорбь так очевидна, так чиста,
Что все твердят: да, это красота!
128
О, музыка моя, когда, играя,
Ты вводишь звуков стройные ряды
И, клавишей ряды перебирая,
Мне музыкою сердце бередишь,
Как я завидую проворным малым
Пронырам, ласки эти невзначай
Крадущим с пальцев, не смутясь нимало, –
Для губ моих взращённый урожай!
Как хочется мне поменяться местом
С нахальными воришками любви
И стать твоим счастливым инструментом,
Прикосновенья нежные ловить!
Но раз уж вам веселье это любо,
То дай им руки целовать, мне – губы!
129
Растрата духа до опустошенья –
Голодной плоти страсть. Она груба,
Бессовестна, подла, в самосожженье –
Безжалостна, убийственна, глупа;
Поманит счастьем – оттолкнёт презреньем,
Отбросит довод – подберёт сама,
В безумной гонке не даёт прозренья,
Догнавшего совсем лишит ума.
Слепым желаньем доводя до края,
Даст обрести на миг желанный рай,
И в тот же миг навек лишает рая,
И счастья нет. Все знают этот край –
Но жил ли кто, удачно избегая
Божественной, что в этот ад ввергает?
130
Её очам до звёзд далековато,
Уста её имеют бледный вид,
А перси серовато-буроваты,
И запах лона вряд ли удивит.
Как проволока чёрная витая,
Власы вокруг чела, но не цветут,
Из розовых ланит произрастая,
Кусты дамасских роз – их нет и тут.
Я музыку люблю, но – знаю, слабость, –
Моей красы ворчанье мне милей;
И пусть она немножко косолапит –
Так не богини ж ходят по земле.
И всё же мне, клянусь, она дороже
Всех соблазнённых выстеленной ложью.
131
Ты деспотична и лицом, как те,
Чья красота, гордясь собой, жестока;
Ведь знаешь: сердцу моему нигде
Клад не сыскать, чтоб дорог был настолько.
Иные уверяют, что с твоим
Лицом навряд ли вызвать вздох любовный;
Пенять не стану за ошибку им,
Но за себя ручаюсь безусловно.
Для верности клянусь: представлю где
Твоё лицо – и тыщи вздохов скажут
Свидетелями на моём суде,
Что смуглости твоей не сыщешь краше.
Нет, не черна ты, кроме дел своих, –
Отсюда и злословие иных.
132
Люблю твои глаза: как бы жалея
Меня (ведь мучим сердцем я твоим),
Они, надевши черное, влажнеют –
Быть в роли плакальщиков любо им:
На боль мою глядят как с состраданьем,
И солнце ли, вечерняя звезда –
Не в состоянии, при всем старанье,
И вполовину блеск тот воссоздать,
Каким их траур взгляд твой оттеняет.
Так пусть, меня оплакав им под стать,
И сердце, эту жалость разделяя,
Тебя украсит, – и готов считать,
Что красота смугла, и жалки лица,
Чей цвет лица твоим не оживится.
133
Кляну то сердце, что моё стонать
Заставило, меня и друга раня;
Знать, мало было лишь меня пытать –
И друга надо было заарканить.
С самим собою разлучил меня
Твой взгляд, отняв затем "я" остальное:
Собой, тобой и другом брошен я. –
Как мне бороться с мукою тройною?
Меня в стальную клетку заточив –
В своей груди, – отдай хоть на поруки
Мне сердце друга. – Ты ожесточить
Тогда бы не смогла себя, подруга.
Нет, сможешь: заточён в тебе, я твой,
И поневоле все твоё – со мной.
134
Да, признаю: он твой, а я – в закладе.
Готов лишиться прав я на себя,
Чтоб ты вернула, утешенья ради,
Хотя б его, моё второе «я».
Но ты не я. Не быть ему свободным.
Из жадности, играя добротой,
С какой он, поручитель мой, всё отдал,
Связав себя порукой долговой,
Ты в ход, как в рост, и красоту пустила,
И друг из-за меня под суд попал,
Став должником ростовщика и жилы. –
Во всём обманут, всё я потерял.
Он мной потерян. Мы твои. Банкроты,
Мы в западне. Мне не видать свободы.
135
Кто б ни был с именем моим, Желаньем
Кого-нибудь, тебе его дано
В избытке, чтоб, простив мне домоганья,
Прибавить к твоему моё одно.
Других же одобряешь ты, и, значит,
Быть снисходительной тебе легко;
Так, может, ты моё желанье спрячешь
В твоём, что щедро так, так велико?
Как море не отказывает рекам,
Вмещая все и полня вод запас,
Так ты, полна желаньем, имя реком
Добавь моё, пресытить не боясь.
Всех вместе нас считай одним желанным –
И стану я единственным Желаньем.
136
Когда в твоей душе – не волшебство
От близости моей, внуши ей тут же,
Что я твоё Желанье, а его
Против желанья допускают в душу.
Твои желанья я б дополнил им,
И, хоть в числе ничтожна единица,
Моё желанье будет лишь моим,
Среди твоих оно не растворится.
Тогда, в числе желающих тебя,
Неназванным и всё ж тобою званным,
Единственным, не помнящим себя
В любви к тебе, я вновь бы стал желанным.
Ты именем моим зови любовь
И, по Желанию, полюбишь вновь.
137
Любовь, слепая дура, ты глаза
Мне застишь, и они, хоть всё и видят,
Не видят, где поддельная краса,
Её за красоту пытаясь выдать.
Их якорною цепью держит взгляд,
Что в бухту завлекает многих сразу;
А ты, из глаз вранья сварганив яд,
У сердца отнимаешь им и разум,
Раз без сомнений выпасом своим
Оно считает городскую площадь. –
Знать, лгут мои глаза затем, что им
Ложь облика за верность спрятать проще?
Глаза и сердце заразивши, сплошь
Мне извращает мир чумная ложь.
138
Любимая клянется, что верна;
Я верю ей, хоть лжёт она – я знаю, –
Меня юнцом считая, чья видна
Неискушённость, где весь мир играет!
В годах я – это знает и она,
Но говорит, что молод, – верю тоже;
Так я ей лгущий дал язык, а нам
Я правду замолчать даю возможность.
Ну почему бы не признаться: ей –
Что не верна? мне – что в годах, и очень?
О, видимость доверия важней
В любви и старость лет считать не хочет.
Ложь стелет мне она, стелю я ей,
И наша ложь сближает нас тесней.
139
Твою жестокость, что мне сердце жжёт,
Ты ждёшь, чтоб оправдал я, забываясь;
Так словом рань, не взглядом: сила – бьёт,
Обмана ожиданье – убивает.
Другому взглядов не дари при мне,
Скажи, что любишь где-то, что не мил я;
Зачем хитрить, когда защиты нет
Моей любви перед твоею силой!
И как оправдывать? – "Известно ей:
Мне ласки глаз её – врага опасней,
И, от меня их отвратив, верней
Она назло другим им дарит ласки"? –
Нет, всё ж к моим мученьям будь добрей –
Избавь от них и взглядами добей.
140
О, будь благоразумна, не топчи
Моё долготерпенье так жестоко;
Боюсь, что, подобрав к нему ключи,
Тебя лишь выдать и заставишь стоном.
Благоразумней было бы сказать,
Что любишь – пусть не любишь ты, как прежде:
Больной смертельно не желает знать
Об этом, рад и крохотной надежде.
Так до отчаянья не доводи –
Не то, дойдя, начну тебя порочить,
А этот мир порочный убедить
В твоей испорченности – нету проще.
Так в сердце цель – хотя промажешь ты
В стрельбе наверняка от широты.
141
Клянусь, я не люблю тебя глазами –
Они находят сотни недостатков;
Но сердце, ослеплённое не самым
Достойным, тешится любовью сладкой;
И слух мой не ласкают твои речи,
И нежностью твои не дарят ласки,
И прочим чувствам вроде тоже нечем
Дразнить моё желанье ежечасно, –
Но все пять чувств и все соображенья
Свихнувшемуся сердцу не помеха
Твою гордыню ублажать служеньем,
Меня рабом приставив на потеху.
И всё ж в чуме любовной пользы больше:
Кто вводит в грех – и награждает болью.
142
Любовь – мой грех; но из греховной жажды –
И отвращение твоё ко мне;
Сравни-ка нас – насколько грешен каждый –
И зря попрёков не швыряй камней.
И попрекать – твоими ли губами,
Что алый абрис свой черня, печать
Любви поддельной чаще ставят сами,
Чем мне других пришлось подруг лишать.
Прими ж, что я люблю тебя, как любишь
Ты тех, кого твой взгляд спешит ловить,
И, может, жалостью ко мне ты купишь
Сочувствие других к твоей любви?
Взять хочешь, что другим дать жаль, – уверен,
Тебе откажут на твоём примере.
143
Как та хозяйка, что дитя на землю
Поставив, мчится вслед за индюком,
Стремясь скорей его поймать, не внемля
Ребёнка воплям и слезам о том,
Что брошен он, внимание пропало,
Каким он был так сладко окружён,
Что мать не озабочена нимало
Тем, что он так обижен, сокрушён, –
Так ты летишь за беглецом, пока я
Взываю сзади, за тобой гонясь;
Но, при удаче, словно мать родная,
Хоть обернись и приласкай меня.
Так я молю в надежде, что услышишь
Ты плач мой громкий и его утишишь.
144
Вот две любви – утехи и отчаянья,
Они, как духи, вечно предо мной:
Мужчина – светлый ангел беспечальный,
И чёрный ангел – женщины одной.
И женщина, меня уничтожая,
Соблазном дразнит друга моего,
Чтоб дьяволом святой был взят, – желает,
В своей гордыне, погубить его.
Не знаю, станет ли мой ангел падшим, –
И догадавшись, не смогу сказать;
Но оба далеко, дружны и даже
Один в другом находит, что – узнать,
Когда всё ж ангел тьмы растлит святого,
А выгнав – наградит его бедово.
145
Когда из-за любви я чахнуть стал,
Она, мне резко "Ненавижу..." бросив,
Запнулась всё же: видно, так я сдал,
Так жалок был, что её сердце – просто
Из состраданья, – выбранив язык,
Что нежен был и вдруг ожесточился,
Меня приговоривши, вновь азы
И нежности, и такта разучило;
И, "ненавижу" изменив концом,
В котором день охотился за ночью,
Им ненависть гоня, в любви кольцо
Её загнав, она мне жизнь отточьем
Спасла, чтоб после (смысл его крепя),
За "Ненавижу..." буркнуть: "...не тебя!"
146
О, средоточье моей грешной плоти,
Душа моя, что ж мучаешься ты,
Не в силах побороть соблазн, в заботе
О поддержанье внешней красоты
Стен дома? – Ведь вбивать такие средства
В аренду глупо: обветшалый дом
Земного тела твоего в наследство
Червям достанется с его концом.
Так будь жива слуги убытком: тело
Пусть чахнет. Не прельщайся суетой.
Ведь до богатства вечности нет дела,
Она, как ты, питается бедой.
И Смерть, что ест людей, ты есть и станешь;
А кончишь Смерть – не станет умиранья.
147
Моя любовь – как лихорадка, ей
Лишь то и нужно, что еда – болезни:
Чтоб аппетит свой ублажить верней,
То просит, что больному не полезно.
Меня оставил разум, врач любви,
Разгневан тем уж, что по предписанью
Я не лечусь – а я узнал, увы,
Что страсть – как смерть: лекарства не спасают.
Мне исцеленья нет. Я стал смешон.
Неистовый безумец, я лишь брежу.
И речь – как будто я умалишен,
И мысль слепа – свет истины не брезжит.
Ведь клялся я, что твой лучится взгляд,
А ты темна, как ночь, и зла, как ад.
148
Знать, в голову любовь мне угнездила
Глаза, что видят сплошь не то, что есть!
Ведь если – то, где мой рассудок? – Или
Он сослепу ничто глазами ест?
А раз прекрасно то, что так им мило,
Что ж мир твердит, что это явный бред?
Будь это бред, уж мы сообразили б,
Что лгут глаза любви, где мира "нет"
Нелживо. Правда, как им быть правдивей? –
Ведь взгляду их от слёз невмоготу!
И то, что вижу я не то, – не диво:
И солнце тучи вводят в слепоту.
Меня слепя слезами, ты, кривая,
От глаз моих свои грехи скрываешь.
149
Что не люблю тебя, скажи теперь,
Жестокая, когда, с тобой в союзе
Против себя, я, в мыслях о тебе,
Себя забыл, тиран, словно обузу.
Дружу ли с тем я, на кого ты зла,
И с теми, кто тебя возненавидел?
А на меня сердитый бросишь взгляд –
И сам себе не мщу ли за обиду?
Ценю ли я в себе, что посчитать
Презренным мог бы и тебе служенье,
Когда твои пороки почитать
Готов я и по глаз твоих движенью?
Что ж, ненавидь меня: я слеп, любя,
Ты ж любишь видящих – и лишь тебя.
150
Кто худшему в тебе дал эту власть
Морочить сердце мне, чтоб, так внушаем,
Своим глазам не верил я, клянясь,
Что солнце серый день не украшает?
Где ты взяла способность облекать
В наряд добра и худшего отбросы
С таким уменьем, что тебя искать
Моим глазам необходимо просто?
И тем сильней люблю, себя слепя,
Чем мне ясней, что ненавидеть надо;
Но, хоть и презирают все тебя,
Меня презрительным не мучай взглядом:
Раз ложь твою я смог в любви избыть,
Тебе и вправду честь меня любить.
151
Любовь юна, чтоб знать, как мучит совесть,
Но знают: совесть – детище любви.
Так не буди во мне вину – условий
Не создавай себя в вину втравить.
Изменою толкаешь ты к ответу
Меня, и лучшим помыкает плоть;
Душа сулит любовь, а плоти нету
Других резонов – мил желанный плод.
И вот, на звуки имени вставая,
Нацелившись в тебя, как в приз, она
Готова ублажать, не уставая,
Тебя, потом перед тобой склонясь.
Так не кори виной: любя, сейчас я
Готов вставать и падать – и я счастлив.
152
Клятвопреступник я, любя тебя,
Но ты клятвопреступница не дважды?
Обет нарушив брачный и топя
Мне верность в ненависти, что ты скажешь
Своей любви? – Но что там пара клятв,
Когда я сам не двадцать ли нарушил,
Чтоб черное в тебе смочь обелять,
В тебя всю веру потеряв! – Я хуже:
Клянясь в твоей глубокой доброте,
И верности, и постоянстве, право,
Свои глаза отдал я слепоте,
Внушив им клясться вопреки всей правде.
Ту ложь твердя, стократ виновней я,
Чем ты: так клясться – нет подлей вранья!
153
Увидев – сном забылся Купидон,
Украла нимфа тот чудесный факел,
Что разжигал любовь, его потом
И потушив в ключа холодной влаге.
Родник, вобрав святой огонь Любви,
Стал животворною кипящей ванной:
Неизлечимые шли оживить
Себя ее целебным прогреваньем.
Но взгляд любимой вновь зажёг огонь
Любви – бог им моей груди коснулся,
И я, горя, ожог души нагой Стал в роднике лечить – и обманулся:
Лишь взгляд твой – исцеленье для меня,
Вот где купанье от любовного огня.
154
Однажды бог любви заснул, и нимфы
Хранить невинность давшие обет,
Тихонько взяли, пробегая мимо,
Тот факел, что бесчисленных побед
Помог ему огнём любви добиться, –
Бог им сердца воспламенял легко;
Так полководец страсти был без битвы
Обезоружен девичьей рукой.
Одна из нимф тот факел потушила
В пруду – целебной стала в нём вода
Намаясь в рабстве у любви постылой,
И я лечиться приходил туда:
Огонь любви грел воду – как и ждалось, –
Да вот вода любовь не охлаждала.
ВОЗМОЖЕН ЛИ ПЕРЕВОД "СОНЕТОВ" ШЕКСПИРА?
"СОНЕТЫ" ШЕКСПИРА: ПРОБЛЕМА ПЕРЕВОДА ИЛИ ПРОБЛЕМА ПЕРЕВОДЧИКА?
