http://shake-speare-sonnets.narod.ru/05.htm
ВЛАДИМИР КОЗАРОВЕЦКИЙ
О РЕЦЕНЗИИ Д.УРНОВА
Рецензия Д.Урнова (1986) на мою статью «К проблеме перевода сонетов Шекспира» (для публикации в альманахе «Поэзия» я изменил ее название на «Сонеты Шекспира: проблема перевода или проблема переводчика?») настолько характерна как образец внутреннего советского рецензирования, перевирающего, забалтывающего и демагогического, что заслуживает разбора. Поэтому я привожу ее, перемежая с ее текстом свои ответы на эту «критику» – они тоже набраны курсивом. Номера страниц, указывавшиеся Урновым в скобках, соответствовали нумерации страниц в машинописной рукописи моей статьи.
О СТАТЬЕ
Владимира Казарова «К проблеме перевода сонетов Шекспира»
Владимир Казаров говорит о проблеме существенной, актуальной. Это не только проблема шекспировских переводов, но и поэтического перевода в целом. Помня ироническое суждение Марка Твена о прахе, из которого был сотворен человек, и о центре земли, откуда прах был, видимо, взят, можно сказать точно так же: кто же еще, как не Шекспир, должен быть материалом для обсуждения проблемы перевода?
Возражений нет, но советую читателю вернуться к этому абзацу по прочтении всей рецензии.
Кроме того, автор статьи очень удачно выбрал момент соперничества, вспыхнувшего между нашими переводчиками в их стремлении, так сказать перешекспирить Маршака в качестве переводчика «Сонетов».
Не было никакого соперничества, пути к публикациям любых новых переводов сонетов Шекспира были перекрыты охранителями маршаковской традиции, этими «дежурными» литературоведами, вроде Аникста и Урнова. Как видно из текста этой главы, никакого момента я не выбирал. Это все пустая болтовня, как и весь первый абзац.
Владимир Казаров исходит из совершенно правильного критерия, напоминая, что «Сонеты» в переводе Маршака «стали литературным фактом», «событием в литературе» (стр.25). Соответственно, по его справедливым словам, «необходимо, чтобы переводчики отдавали себе отчет, какой сложности задача ставится перед ними» (стр.24).
Урнов начал меня цитировать – и перевирать. Я никогда не писал, что «Сонеты» в переводе Маршака «стали литературным фактом», «событием в литературе». У меня смысл иной: «Для того чтобы новые переводы стали литературным фактом, таким событием в литературе, каким 40 лет назад стали в советской поэзии переводы Маршака...» (здесь и далее везде полужирный курсив в цитатах мой – В.К.) Я никогда не отождествлял советскую поэзию и литературу. Что же касается «сложности задачи», то я говорил об этом, суммируя требования к переводам «Сонетов» страницей раньше, а не в связи с перевранной цитатой.
И многое из того, что свидетельствует о сложности задачи, В.Казаров в статье демонстрирует, прежде всего многозначную игру слов, столь характерную и даже необходимую для поэзии шекспировских времен.
Можно было бы на этой пустой фразе тоже не останавливаться, если бы не слова, выделенные мною курсивом. Хочется спросить: может быть, Урнову известна тайна сия, пока никем не раскрытая: почему для поэзии шекспировских времен многозначная игра слов была необходимой? А для поэзии других времен игра слов не была необходимой?
Но автором не учитывается другая сторона дела – природа русской поэзии или, проще говоря, русского языка.
Похоже, это было начало серьезной аргументации: вероятно, Урнов хотел сказать, что «русская поэзия или, проще говоря, русский язык» не приспособлены для передачи игры слов. Как жаль, что эта замечательная мысль не получила развития и не дала мне возможности по этому поводу поиграть словами!
Конечно, в статье немало говорится о «сложившейся русской традиции переводов сонетов Шекспира» (с.1, 10-12 и др.). Но это нечто другое. Переводы «Сонетов» у нас до Маршака были просто слабы, и все. (Это неправда. И до Маршака были хорошие переводы сонетов Шекспира – например, наряду с переводами Пастернака 1938 года лучшими переводами сонетов Шекспира и сегодня являются 12 дореволюционных переложений В.Бенедиктова. – В.К.) Маршак же сделал переводы хорошие, ставшие, по определению М.М.Морозова (но не по моему – В.К.), фактом русской поэзии. Поэтому всякий, кто хотел бы мобилизовать переводчиков на борьбу с Маршаком или, напротив, демобилизовать их, сказав им: «Умрите, все равно лучше не переведете!», тот должен охарактеризовать маршаковский перевод именно как литературное явление. Чего Казаров не делает.
Так все-таки, мобилизовать или демобилизовать? И делает Казаров, как это Урнов заявлял в начале статьи («стали литературным фактом», «событием в литературе»), или не делает?
Вместо Маршака он подставляет Пастернака. И делает он это, считая Пастернака в числе «русских поэтов, на которых Шекспир оказал сильно влияние» (с.2). Я знаю, такие «влияния» сейчас в ходу. Сейчас многие самым непосредственным образом испытывают влияние древней мифологии, а не то что поэтов Возрождения! Но как поэт ХХ века может испытать влияние поэта XVI-XVII вв., я представить себе не могу. Однако, даже помимо моих представлений, в том, что из Пастернака автор статьи цитирует (с.2-4), очевидно не шекспировское влияние, а подражание И.А.Аксенову как переводчику Шекспира или, точнее, «елизаветинцев», шекспировских современников (см. Изд. «Центрифуга», 1916).
Во-первых, я не подставлял вместо Маршака Пастернака, как не подставлял и никого (прошу прощения за игру слов – не удержался). Пастернак в том варианте моей статьи понадобился только в разговоре о стиле – главка «Переводы Пастернака» появилась только в нынешнем, позднем варианте статьи. Во-вторых, влияние Шекспира на Пастернака в приведенном примере (в отличие от статьи в альманахе, где большое стихотворение Пастернака «Шекспир» из-за недостатка места не приводилось, в машинописном тексте статьи, разбиравшейся Урновым, оно было приведено полностью на с.2-4) очевидно. В последнем варианте статьи я, помимо цитации стихотворения «Шекспир», называю еще в качестве примеров и стихи, где образный строй явно напоминает шекспировский. В-третьих, современный поэт может испытать на себе влияние любого поэта любого времени, и что же тут такого, чего Урнов «представить себе не может»? Что современный поэт может испытать влияние Пушкина, а современный прозаик – влияние Толстого или Достоевского? А вот что Пастернак подражал И.И.Аксенову – это действительно представить трудно кому бы то ни было: масштабы несоизмеримы! Но дело даже не во всех этих аргументах. Обратите внимание, читатель, как Урнов, зацепившись за имя Пастернака, ловко уходит от обсуждения моей статьи и в дальнейшем большую часть рецензии занимается пустейшими рассуждениями, никакого отношения к сути моих аргументов не имеющими.
Вообще говоря, Аксенов, а следом за ним Анна Радлова, если В.Казаров хочет об этом говорить (да не хочу я об этом говорить! – В.К.), – в свою очередь достойный материал для обсуждения той же проблемы шекспировских переводов, ибо они среди первых сделали попытку пересмотреть действительно сложившуюся у нас традицию шекспировских переводов, и не только «Сонетов» (только не «Сонетов»; они не перевели ни одного сонета, а переводы пьес я в своей статье и не обсуждал – В.К.), традицию, условно говоря, отличающуюся известной гладкописью. Именно они, в первую очередь, конечно, Аксенов, попытались передать Шекспира в его реальности – с «шумом и яростью», словесной, истинной темнотой смысла (чем не перл: «истинная темнота смысла»! – В.К.) во многих случаях, грубостью и неровностью, и со всеми этими «переносами предложений из строки в строку» (с.2), так называемыми энжабмантами, которые В.Казаров увидел у Пастернака (а Урнов не увидел их у Пастернака? – В.К.). По иронии судьбы, как раз Пастернак вытеснил, при мощной поддержке Б.Н.Ливанова, Радлову из Художественного театра, когда они ставили «Гамлета». Но радловские переводы были, в самом деле, труднопроизносимы.* Аксенов ставил косноязычие, в сущности, своей задачей: «трудность языка». Они отстаивали свои принципы, писали о них, с ними спорили, их и поддерживали, в частности, А.А.Смирнов и отчасти тот же М.М.Морозов, поэтому для анализа и раздумий это очень подходящий материал.
Как вам эта каша со «словесной темнотой смысла»? Урнов ухитрился в одном абзаце наговорить кучу противоречивой чепухи, не имеющей никакого отношения к моей статье, и, видимо, полагает, что «для анализа и раздумий это очень подходящий материал»!
Однако вернемся к Маршаку. (А не к статье? – В.К.) Да, Морозов тоже одно время стоял за известное огрубление, усложнение и, как бы сейчас сказали, маскулинизацию Шекспира в противовес романтической смягченности, свойственной традиции XIX века. Он же приветствовал маршаковские «Сонеты», и не только потому, что «огрубляющая» традиция в тот момент уже была политически скомпрометирована (брат А.Радловой, известный режиссер Н.Э.Радлов был выслан), но и потому, что он принадлежал вместе с Маршаком к поколению одной формации, а именно к той, которая еще считала, что на публику выходить надо с продуктом готовым, удобоваримо-цель-ным.**
И опять это недержание речи, не имеющее никакого отношения к моей статье. Сам Урнов явно относится к поколению другой формации, которая не считает, «что на публику надо выходить с продуктом готовым, удобоваримо-цельным», но считает «попытки, эксперименты, подходы... литературой готовой»!
Как человек литературно одаренный и литературно образованный, Маршак, переводил ли он Стивенсона, Киплинга или Т.С.Элиота, знал этот закон и следовал ему: не можешь дать «литературное явление» – не печатайся! Что он или Морозов будто бы чего-то не увидели (с.10), что вдруг увидели сегодня, это, конечно, не так. (Речь идет об игре слов, которую никто в русской традиции переводов сонетов Шекспира не переводил. – В.К.) Они, так сказать, увидели все, что можно было сделать фактом русской поэзии, а что нельзя было тем же фактом сделать, то они оставили вне поля своего зрения. (Другими словами, игру слов они «оставили вне поля своего зрения», поскольку не могли сделать ее фактом русской поэзии; ну, да, об этом я и говорю! – В.К.) Поэтому превзойдет Маршака в качестве переводчика шекспировских «Сонетов» лишь тот, кто сумеет больше особенностей оригинала передать, соединив их в гармонично-законченное целое. (Об этом и я все время твержу. – В.К.) Ошибка нынешних соревнователей Маршака заключается не в том, что они не видят всей сложности шекспировских сонетов, которую им разъясняет В.Казаров, а в том, что они стараются передать сложность как нечто особое, отдельное, будто можно, садясь обедать, съесть отдельно муку, мясо и т.п. не как едино-готовое блюдо! Да введите вы в эти сонеты хоть всю их гомосексуальную направленность ***, что из этого?
Можно подумать, что Урнов при чтении статьи пропустил всю ту ее часть, где говорится, что некоторые сонеты теряют смысл без перевода игры слов и где доказывается пародийность 130 сонета, который Маршак, вслед за десятком других переводчиков, перевел как лирическое стихотворение. И о каких соревнователях Маршака шла речь? Ведь все переводы сонетов Шекспира, публиковавшиеся в нашей периодике, до сих пор, уже и в третьем тысячелетии, выполняются все в том же маршаковском духе, без муки, мяса и т.п. игры слов. И при чем тут «гомосексуальная направленность» сонетов? В отличие от Морозова и Уилсона я всегда считал, что никакой гомосексуальной направленности в них нет (во всяком случае, ничего подобного пока не доказано) и что это всегда было лишь поводом для скандальных литературных сплетен – по существу, именно этим и занимался Урнов.
Урнов «ненавязчиво» объединил В.Казарова с некими придуманными Урновым «соревнователями», которые «стараются передать сложность как нечто особое, отдельное», сделав вид, что он не заметил концовки моей статьи, хотя и цитировал из нее в начале своей рецензии:
«Ведь даже выполнение всех перечисленных требований – хотя и необходимое, но не достаточное условие для того, чтобы переводы «Сонетов» были удачными,– писал я в последнем абзаце своей статьи. – Чтобы новые переводы стали литературным фактом, таким событием в литературе, каким 40 лет назад стали в советской поэзии переводы Маршака, чтобы новые переводы «Сонетов» стали и новым рождением Шекспира в русской лирике, они должны быть поэтическими по преимуществу. Все оттенки любви, ревности, мучительной страсти, с такой искренностью выраженные Шекспиром, требуют от переводчика постоянного эмоционального напряжения, требуют истинного чувства – без этого переводы будут мертворожденными. Как и 40 лет назад, сегодня переводчику «Сонетов» следует соревноваться не с предыдущими переводами, а с оригиналом – поэтический образец находится именно там. Но для такого соревнования переводчик должен быть во всеоружии – именно в этом смысл публикации данной статьи.»
Что дадут сами по себе перехваты строк или игра слов, означающих то ли «оболгали», то ли «у...ли»? (Характерно, что Урнов позволяет себе мат, который не позволял себе Шекспир! В этом и заключается вся его литературная смелость! – В.К.) Иными словами, просчет автора статьи в том, что, излагая отдельные сложности перевода шекспировских сонетов, он мало говорит о сложности, которую по-своему преодолел Маршак – создал поэзию. (??? – В.К.) Да, что написали об этих переводах Н.Автономова и М.Гаспаров, справедливо (а они показали, что переводы Маршака – не поэзия. – В.К.), но ради пущей справедливости надо добавить: все это знал сам Маршак (я тоже так думаю – В.К.), но он также знал, что читающей публике нужна не «сложность», не «игра слов», а – Сонеты, и вот он, как мог (что ж, согласен: Маршак действительно сделал, что мог – В.К.), и создал их на русском языке.
Повторяю, по задаче, по замыслу статья В.Казарова заслуживает внимания, но прежде он сам, как автор, должен поставить поднятый им вопрос на более основательную историко-литературную почву.
*Затруднённость, свойственна, конечно, и Пастернаку, но для сцены с ним работал тот же Ливанов, а потом это ушло к Охлопкову.
**Те же переводы Радловой Морозов рассматривал как попытки, эксперименты, подходы, а тогда "попытки" литературой готовой ещё не считались.
***Впрочем, некоторые шекспироведы, в частности, известный авторитет, друг Морозова Дж.Довер Уилсон, считал, что Шекспир не был законченным или, как он выразился, убеждённым перерастом.
Д.М.Урнов
20.11.86
Ну, вот, все и встало на свои места, а вся эта болтология, как оказалось, нужна была лишь как отвлекающий маневр. Все свелось к тому же, что требовалось от переводчиков и критиков дежурными литературоведами и раньше, и именно мое нежелание согласиться с этим требованием – и жить по понятию – разозлило за два года до этого Аникста. Мне простили бы любые мои теоретические изыскания и даже помогли бы их опубликовать, если бы я при этом хвалил маршаковские переводы, говорил, что это «явление литературы», что «Маршак создал поэзию» и т.п. – это и называлось «более основательной историко-литературной почвой».
ВОЗМОЖЕН ЛИ ПЕРЕВОД "СОНЕТОВ" ШЕКСПИРА?
"СОНЕТЫ" ШЕКСПИРА: ПРОБЛЕМА ПЕРЕВОДА ИЛИ ПРОБЛЕМА ПЕРЕВОДЧИКА?
